LITMIR.BIZ

      Незаметно привыкнув к часам у меня на руке,

      приросла к ним, без них уже спать не ложусь.

      Я несу своё время пристёгнутым на ремешке

      в новомодных часах, что всё время мой чувствуют пульс.

      Я держу своё время, как ящерки сброшенный хвост.

      Я иду, шагомеры мне в помощь, считая шаги.

      Сколько времени? Детский, неправильный, глупый вопрос.

      Если можешь, не лги. Хоть себе иногда ты не лги.

      Сколько времени? Или, точнее, который там час?

      Что? Без четверти девять?!! Наверное, ваши спешат —

      на моих половина девятого будет сейчас.

      Из-за каждой секунды отчаянно бьётся душа.

      Здравствуй, время! Я здесь, твоя дробная часть.

      Я – песчинка в песочных, я – отзвук курантов глухих.

      Ты не дашь мне безвременно в жадную вечность упасть?..

      Дай закончить хоть что-то! Хотя бы вот эти стихи…

      Река была другая… У реки ты жил когда-то, Гекельберри Финн.

      Задумчиво шептались тростники, и сон метался, как в сетях дельфин.

      Река была другая, а на дне забытых песен спали имена.

      Когда ревёт и стонет – это Днепр, когда мадьярка на берег – Дунай.

      И дева там рыдала над водой о том, что не дождётся казака.

      Был вольным Терек, грозный и седой. И всё уносит памяти река,

      Всё за борт в набежавшую волну… Ты на плаву, пожалуйста, держись!

      В одной и той же Лете не тонуть. Не вынырнуть в одну и ту же жизнь…

      Город в пробках застыл, и в отчаянье ветер

      треплет грязную вату больных тополей.

      Эти скорые плачут, как малые дети,

      безысходной мольбою в своих «Пожалей!!!»

      Только в пробках у нас никого не жалеют —

      ни блондинок, ни скорые, как ни кричи…

      И над жизнью твоей, что едва уже тлеет,

      как шаманы, вслепую колдуют врачи.

      Встали намертво (вот уж ирония слова)…

      Остаётся молитва. Молись, дуралей,

      как умеешь. Вдруг сердце запустится снова.

      Ну, давай в унисон: «Пожалей!!! Пожалей!..»

      Эта скорая воет измученной глоткой.

      Ей, недвижимой в пробке, секунда – за три…

      Ты не дай ей, Господь, стать Хароновой лодкой

      для того, чья свеча догорает внутри!..

      Блаженны пишущие… Свет внутри таящей боль скорлупки.

      Поэт не больше, чем поэт – он человек, живой и хрупкий.

      Вокруг писательская рать обильно брызжет словесами.

      Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами…

      Освобожденья не дано: в подвале в ожиданье чуда

      спит драгоценное вино в темнице древнего сосуда.

      Там сном забвенья спят стихи, как убиенные невинно.

      Их сторожат в стране глухих и патина, и паутина.

      Там терпкий вкус созревших вин хранят отчаянные строки,

      с сиюминутностью любви и послевкусием глубоким.

      Не мне срывать твои цветы, о, переменчивая слава…

      Зато – сосуды не пусты.

      Зато – не потчую отравой…

      Мне рано подводить итоги, но вот он – нынешний итог:

      стою ольхою у дороги – на перепутье трех дорог.

      По той, которая направо, пройду направо не спеша:

      играет зеленью дубрава и тихо молится душа.

      Мне дети выбегут навстречу, и в окружении детей

      мне будет светел долгий вечер – уютный, добрый, без затей.

      По той, которая налево, уйду на пламенный закат,

      хозяйка бала, королева, мне Мастер – муж, мне дьявол – брат.

      И я пойду по той, что прямо… Под ноги – осени листва.

      И мне откроет двери Мама.

      Пока она ещё жива…

      Я в юности писала о любви.

      Ни

Скачать книгу