LITMIR.BIZ

      так вот, прочтут и уже собственную жизнь

      с бессонницей, вином, разбродом и разладом,

      болтающуюся где-то рядом с адом,

      потащат вверх по лестнице, ведущей только вниз.

      и я, дежурящий по чердаку,

      на пару-тройку дней их удержать смогу…

      МАРИЯ-АНТУАНЕТТА

      знаешь ли ты, что в твоей деревне,

      небольшой и уютной, как тепло камина,

      когда на земле и в небе скверны

      не выпадало больше чем с сотворения мира;

      когда стучат барабаны и воют трубы,

      и стали опасны партикулярные платья,

      и не нужны парики, когда даже губы

      кричат и шепчут одни лишь проклятья;

      когда – где б не жил – в Гаскони, в Оверни,

      под ногами сплошь острые камни и глина,

      я не отчаялась так бы, наверное,

      если бы смерть моя стала такою длинной…

      теперь все ж о деревне; признай, едва ли

      стоит нам горевать, если песня спета:

      пастухи и пастушки – для них пасторали,

      а я – королева. Мария-Антуанетта.

      у обреченных все вмещается в ладонь

      у обреченных все вмещается в ладонь:

      только они умеют спрятать в пальцах воздух,

      в замерзшем взгляде унести огонь

      смертельную для жизни дозу.

      у обреченных все вмещается в кулак,

      в недонесенную до рта щепотку соли,

      им от рождения написано не так

      испытывать терпенье жуткой боли.

      у обреченных все вмещается в искус

      удариться в бега по краю общей плахи:

      не остановит их от этого исус,

      и полетят по ветру клочья рваные рубахи.

      всех обреченных выдает их взгляд

      он одинок и безопорен.

      я также нынче беспризорен

      и становлюсь в их бесконечный ряд.

      дадим оплакивать врагам

      дадим оплакивать врагам своих сынов, погибших в битве,

      и предадим земле убитых ими своих единственных детей:

      пусть скорбь и ненависть сольются в яростной молитве,

      что помнит род людской с начала этих дней.

      затем мы снова обнажим мечей отточенную сталь,

      сожмем в руках убийственную тонкость копий, вскинем луки,

      и снова в чистом поле мы кровью утолим и горе, и печаль…

      дай бог, чтоб это поле распахали их и наши внуки…

      ОДИНОЧЕСТВО, ГДЕ ТЫ ОПЯТЬ

      одиночество, где ты опять свои бросило старые кости,

      почему все сидишь в стороне, взгляд уныло роняя вокруг.

      видно, что-то стряслось, раз никто не зовет тебя в гости,

      если нет у тебя до сих пор ни друзей никаких, ни подруг.

      одиночество, что же теперь – будешь мыкаться дальше по свету

      или все же найдешь хоть кого-то, кто сможет помочь?

      ну, а проще всего, воспользуйся чьим-то старым советом

      и ко мне приходи скоротать эту длинную-длинную ночь.

      ЖЕСТОКОСТЬ ПРОСИТ БОГА О ПРЕДЕЛАХ

      жестокость просит бога о пределах,

      чтобы не натолкнуться на любовь,

      как зверь о закаленных стрелах,

      что разом выпустят всю кровь.

      бог не идет на эти компромиссы

      и отрицательно качает головой;