LITMIR.BIZ

      Мне бы хватило малости:

      сколько ни протяну:

      дай ещё миг, пожалуйста —

      соли морской вдохнуть.

      Прежде чем успокоиться,

      час до рассвета дай,

      чтоб на каштане горлица

      в горле катала май.

      Пухом ли в землю, в урну ли —

      дай мне хотя бы день

      дома.

      Волну лазурную

      с чаечкой набекрень.

      Сколько лет бы с детства ни минуло,

      а душе в разлуке не зачерстветь.

      Прогуляйся стеночкой Минною

      в одиночестве.

      Ветер с моря, камень горячий бел,

      съеден и туманом, и бурями.

      Слива-дичка зреет. Иди себе,

      знай, покуривай.

      Тюлькин флот на привязи мается.

      Цепи якорные заржавлены.

      Мачты держатся всеми пальцами

      за державное.

      Жить и жить бы здесь с мамой, с папою,

      а не так – от случая к случаю…

      Ежевикой сердце царапает

      боль колючая.

      Воробьи на стеблях цикория

      машут крыльями – ой, щекотно им.

      Да у тебя самой вся история

      перелётная.

      Ты гуляй, покудова алый шар

      в тучи за маяк не закатится.

      Посиди на камне – да жаль, шершав,

      мнётся платьице.

      Послушай, тебе говорили

      взахлёб и почти не дыша,

      про мачты, ревущие крылья

      и тонущий солнечный шар,

      про вытертые башмаками

      ступени, что к пирсу ведут,

      про то, что разобран на камень

      твой Лазаревский акведук,

      про то, как внезапно и резко

      хватает жара за плечо,

      про стайку девчонок соседских,

      что лазают за алычой,

      про чаек, гогочущих с крыши,

      про то, как чернеют, тихи,

      от павших шелковиц и вишен

      отбитых дворов языки,

      про то, что затягивать раны

      и память узлами нельзя?

      А я говорить не устану:

      ведь кто-то же должен сказать.

      Каким же ветром мраморного льва

      внезапно занесло к аэропорту?

      Лаская гриву, шелестит трава.

      Он дремлет, положив на лапы морду,

      и мрамор шёлков, сумраком ночным

      укрыт от слишком пристального взора.

      Лев нежится. Мы с ним вдвоём молчим,

      ловя под лавровишней слабый шорох,

      с каким небесный круг в созвездье Льва

      приходит, звякнув дверью потаённой.

      И волосы мои поцеловав,

      застынет воздух.

      Пояс Ориона

      застёгнут на три дырочки.

      Луна,

      рождённая вот-вот, перед рассветом

      свой парус тонкий выгнула, полна

      невидимого солнечного ветра.

      При лунном свете мрамор как живой:

      не тень скользит – то лев чуть слышно дышит,

      касаясь августейшей головой

      пускай не лавров, ладно – лавровишен.

      Прими свой Крым и вечным, и живым,

      открыв его небесные ворота,

      когда тебя таврические львы

      встречать выходят чуть не в зал прилёта.

      За «Рио-Ритой» в парк Победы

      июльским вечером приеду.

      Ах, трубачи, поддайте меди,

      а я отсыплю серебро.

      Кружатся над софорой пчёлы

      под выкрики трубы весёлой,

      и крутобокая валторна

      отставит в сторону бедро.

      Дыши,

      «Рио-Рита»,

      котомка травами набита,

      под шляпой-соломкой

      почти не видно седины.

      …Помнишь май у театра

      и те весенние объятья?

      Кто только с фронта, кто от парты

      встречались в шесть

      после войны.

      Расселены

Скачать книгу