LITMIR.BIZ

      Не помню, кому я завидовал и когда,

      Но было. Во лбу пламенело. В аорте стыло.

      Зависть – она, очевидно, тем и горда,

      Что, обернувшись, видишь зашедшие с тыла

      Возможности, шансы, не урванные тобой.

      И это твоё неименье, твои потери.

      Пока ты угрюмо дул в свой сиплый гобой,

      Собратья твои наперебой потели,

      Чтоб выиметь славу с листа. Но зависть остра,

      А здесь просто некуда деться от жирных пятен,

      Оставленных скукой. И краткость не им сестра,

      А тем, кто и рад бы успеть, да восторг невнятен.

      Но было. Ведь ясно помню желчную слизь.

      Слепым не завидовал. Мертвым? Безумным? Детям?

      Уставшие верить, возможно, тем и спаслись,

      Что всех ревновали ко всем! Занятиям этим

      Почти что мистическим нет ни конца, ни дна,

      Покуда архангелы не перекроют краник.

      Но ты понимал, что планида твой бедна,

      И грыз в одиночестве свой непечатный пряник.

      Не крался, не рвался вперёд, не брёл по пятам.

      Зато и держался с собою на равных. Зато хоть

      Себя разумел. А завидовал только котам,

      Всегда одинаково чтущим охоту и похоть.

      Не тень крыла, а вымысел крыла.

      Не сытая, кичливая походка,

      Не злое бормотанье вдоль карниза,

      Не испещрённый калом император,

      А лишь пера под ветром содроганье,

      Коротенькие веточки следов

      Да тень крыла, нет, вымысел крыла,

      Забавный очерк детского рисунка

      И неба незастроенные своды,

      Где глубь, голубизна и голубь свиты

      В едину суть…

      Ты Ноя обнадёжил,

      Мадонне дал благую весть о сыне.

      А ныне что ж?

      Ты пакостишь, голубчик,

      Ты занят крохоборством, ты заносчив

      И неучтив, и солнечные пятна

      Не от тебя, как мы предполагали

      Тысячелетье прежде, замечая

      Не тень крыла, а вымысел крыла.

      На заглохшем с июля барометре полная сушь.

      Водоводы и щели сошлись в си-минорной токкате.

      На случайно застрявшем в сознанье рекламном плакате

      Весь в павлинах и пальмах маячит неурванный куш.

      Месяц казней египетских, месяц задроченных душ,

      Ощутивших себя приложением, скажем, к простате.

      Спотыкаешься жить, зарекаешься браться за гуж,

      Понимаешь, что всё, что ты понял, ты понял некстати.

      Безмятежный и полый, как в бурном апреле вода,

      Стал вот именно – полым; пустые тряся невода,

      Заводная фортунка неведомо что затевает.

      Утро вечера гаже… И вдруг сквозь лазурный пролом

      Невозможная птица летит, задевая крылом

      Некий остов незримый. И видно, что да – задевает.