Бог – что захочет, человек – что сможет - Юрий Бычков Предназначение

Скачать книгу

в другой руке наготове держал спички. Хозяин из большой комнаты-гостиной нетерпеливо подал голос:

      – Друзья, что вы так долго возитесь? Заждался я. Шура, ты заласкала Юрия Александровича.

      Разумеется, загодя Великанов много чего нашептал (любил мой коллега такой способ общения) при сеансе курения, когда они оба, Великанов и Никольский, всласть дымили, Великанов вонючими, крепкими «Новыми», а Никольский ароматным импортным «Кэмелом». Соответственно, в редакционной курилке Великанов просветил меня насчёт Никольского, доложил про его безножие. Охать, умиляться, удивляться при личном знакомстве с Валентином Михайловичем мне не пришлось.

      Он сидел в дальнем конце большой комнаты, служившей приёмной и гостиной, у края большого стола. С правого бока к его креслу-трону примыкал столик с радиоприёмником, телефонным аппаратом, магнитофоном, блокнотом для записей и молниеносных зарисовок и некоторых других деталей антуража. Из-за спинки кресла выглядывал гриф гитары. Вся эта характерная для начала шестидесятых аппаратура, весь колоритный вещный мир перестал для меня существовать, как только я обратил взгляд на самого Валентина Михайловича.

      Никольский улыбался, весь обратившись ко мне. Лицо его выражало полную, чистосердечную, искреннюю благожелательность. Он таким образом извинялся за то, что нет у него возможности устремиться тебе навстречу – встать, идти к дверям с распростёртыми объятьями. Глядя на его могучие руки и плечи, я представил, какие это были бы роскошные, сильные, мужские объятья. В детстве полиомиелит привёл к поражению ног – лишил мальчика возможности ходить, бегать, скакать, плясать, танцевать, играть в подвижные игры, но не лишил его всех перечисленных желаний и потребностей, и он удовлетворял их с помощью могучего воображения. Бессилие скованных недугом ног компенсировала воля, необыкновенно развитые, на всё способные руки, могучий плечевой пояс, сильный торс. Немного раскрепостишь фантазию и с лёгкостью представляешь его руки крыльями. И чудились мне в нём повадки, гордость орла. Было нечто орлиное, величественно-птичье в его внешности, прежде всего в орлином профиле.

      Передние части головы у него решительно выдвинуты вперёд относительно затылка, и от этого лик Никольского обрёл птичьи очертания. Нос с горбинкой, глубоко сидящие весёлые голубые глаза, широкий растянутый рот, настроенный на протяжную улыбку и, вообще, владеющий богатейшей мимикой. Вкусные, даже на вид, губы. Черты лица Валентина Никольского ужасно далеки от правильных округлых, гармонических форм, но при этом они были по-своему, что называется, на загляденье. Живость его лица, подвижность, способность быть одухотворённым приёмником чувств, мыслей, интереса к собеседнику всех, кто оказался в застолье, брали в плен сразу же. Ему не надо было настраиваться на беседу именно с вами, допустим, угрюмым, чем-то крайне расстроенным, эгоистичным в желании лелеять и дальше это для других тягостное, неприятное чувство. Он изжил эгоизм полностью, как ни трудно в это поверить. Инвалид, лишённый возможности

Скачать книгу