Скачать книгу

вместе с нами,

      нас – двух людей – отец и мать:

      увы! не теми именами.

      Но знай теперь; твой род высок,

      ты вовсе сын не человека.

      Отец твой это он – наш Рок,

      дух жатв таинственного века.

      А Мать твоя – не смею я

      произносить такое имя! —

      Отчизна наша – мать твоя.

      В небытии… в разделе… в дыме…

      Но за ее высокий час

      возмездья или воскресенья

      проходим мы теперь как раз

      день казни нашей, день плененья;

      как сон, проходим пустоту,

      скитанья в мире и раздумья.

      Храним безмолвную мечту,

      блюдем смиренное безумье…»{3}

Первая1

      Все богоделанно в природе:

      богорасленные сады,

      плакущей ивой в огороде

      укрыты нищие гряды;

      мироискательные воды

      у пастбищ мирное гремят;

      кровосмесительные годы

      отходят дымом на закат;

      звуча распевно, полноречно,

      сгорает купола свеча.

      И человеку снова вечно

      в дороге пыльной у ключа.

      Как можно было в этом мире

      слезонеметь, кровописать,

      где в среброоблачной порфире

      луна на небе, как печать,

      над ночью черною блистает;

      где белокрылые сады

      метелью летнею слетают

      в обвороженные пруды;

      где златоогненная благость

      великолепствует и жжет,

      где загорает смугло нагость:

      блаженный в праздности народ!

      В веках таинственней, чудесней

      самозабвенный мир твердит

      все те же пьянственные песни,

      ильнее возгласов обид.

      И самовидец дней жестоких,

      былинки тростью шевеля,

      блуждает в мире долуоких

      и видит в первый раз: земля!

      Неисследима коловратность

      безумных лет. Где явь? где сон?

      И на судеб земных превратность,

      очнувшись, жалуется он.

      Вот между белыми камнями

      лучами высушенных плит

      зеленой ящерицы пламя

      из трещин пористых сквозит.

      Спешит согреться и не слышит

      ударов трости по плите:

      так мелко, задыхаясь, дышит,

      прижавшись к камня теплоте…

      И узнает в себе он эту

      нечеловеческую страсть:

      к окаменяющему свету,

      дыханьем только став, припасть.

2

      Рассыпан пепел, чай расплескан,

      с цепей сорвались голоса —

      с ожесточением и треском

      под кров политика вошла.

      Во имя блага ненавидя,

      кричат, встают… лишь он один,

      как воскрешонный Лазарь, видит

      поверх смятенных лбов и спин.

      И мыслит: где найдет такую

      вершину мирный человек,

      куда не доплеснет, бушуя,

      кровокипящим кубком{4} – век!

      Не это крайнее кипенье

      умов – и знаменье и страсть! —

      не дерзость мысли, но смиренье —

      геройства

Скачать книгу


<p>3</p>

Напечатано в пасхальном номере Меча за 1935 год (№ 17), 28 апреля, стр. 2, под заглавием «Из эмигрантской поэмы», с дополнительным четверостишием в начале:

Весь долгий год – чужой урок,в трудах – и пот, и униженья.Но есть в году счастливый срок —надежды, Пасхи, Воскресенья!
<p>4</p>

Кровокипящий кубок – отсылка к «громокипящему кубку» в стихотворении Тютчева и заглавии стихотворной книги Игоря-Северянина.