LITMIR.BIZ

      Звон колокольный, звон неровный

      Над затуманенной Москвой

      И шелест яблонь подмосковных

      Сквозь муть, и посвист, и запой.

      И, словно горький сад осенний,

      Выветриваясь и гния,

      Мне открывается, Есенин,

      Москва тяжелая твоя:

      Недобрый хмель с полынью смешан,

      Тоска дорогою легла….

      Но всё размеренней, всё реже

      У нас звучат колокола:

      Нас, младших, солнце в лоб целует

      И ломится от нови клеть….

      А ты – ты мог Москву Вторую

      В Москве Кабацкой проглядеть!

      Пусть сердце-ключ на дне стакана —

      Ржавеет медленно, и пусть

      Тебя из проруби стеклянной

      Зовет утраченная Русь. —

      Не вековая тронет слава

      Страницы гибели твоей:

      Так тающий, медвяный саван

      С высоких облетит ветвей;

      Так наглухо задунет память.

      Проводит воронье, кружа,

      С последними колоколами —

      Есенина неверный шаг.

      Едва вступив в широкий круг свободы.

      Страна, как колос, солнцем налита,

      Как жернова, перевернулись годы. —

      Моя Москва, – и ты уже не та:

      Пришла пора – недаром в полдень сирый

      Добром народным наливалась клеть —

      Рублем чеканным о прилавок мира

      Раскатисто и буйно зазвенеть.

      И вот крутая, новая дорога,

      Ложась, сметает полусгнивший дом. —

      Москва-часовня на ладони бога,

      Москва, годам врученная на слом!

      Ты помнишь день, когда, не чуя страха,

      Мозолистая шарила рука —

      За ситцевою лучшею рубахой

      На самом дне большого сундука.

      А там, вверху, с глухим и древним граем

      Зловещее кружило воронье

      И медь рвалась, отрывисто скликая,

      Как на беду, на торжище свое.

      Но празднично молчит Смоленский рынок.

      Через плечо – гармошка на тесьме —

      И мать крестила, на прощанье, сына,

      Ходынским полем называя смерть.

      Что шуметь, о гибели жалея,

      Расточать надуманную грусть:

      Нет, не смерть взяла от нас Сергея,

      А его бревенчатая Русь:

      Верно видел он сквозь ужас древний,

      Те простые мерные года —

      Как железом обрастет деревня,

      Как взойдут на пашнях города.

      Вправе мы не помнить об уроне,

      Но стереть поднимется ль рука:

      Он с другой Россией похоронен —

      И земля да будет им легка.