Скачать книгу

и развитее его; возвращаясь домой в прекрасных роллс-ройсах, они могли с некоторым презрением говорить о вульгарности Берготов, а он на своем скромном аэроплане, наконец «оторвавшемся от земли», летал над ними.

      Другие особенности речи сближали его уже не с членами семьи, а с современными писателями. Самые из них молодые не признавали его, утверждали, что между ними и Берготом никакой интеллектуальной близости не существует, и все же эта близость сказывалась в том, что они употребляли те же наречия, те же предлоги, какие без конца повторял он, в том, что они так же строили фразу, говорили так же тихо и медленно – это была их реакция на плавное красноречие предшествующего поколения. Эти молодые люди – дальше мы увидим, что такие случаи бывали, – могли и не знать Бергота. Но его мышление, которое они усвоили, потребовало нового синтаксиса и нового звучания, ибо и то и другое находится в прямой связи с оригинальностью мысли. Связь эту, впрочем, не так легко установить. Слог Бергота был совершенно своеобразен, а в устной речи он подражал своему старому товарищу, хотя этот товарищ, изумительный собеседник, под чьим обаянием находился Бергот и которому он подражал в разговоре, был менее даровит и ничего выше Бергота за всю свою жизнь не написал. Таким образом, если не выходить за пределы устной речи, Бергот оказался бы учеником, второстепенным писателем, но, испытывая на себе влияние своего друга в разговорной речи, как писатель он был оригинален, он был творцом. Когда Бергот хорошо отзывался о чьей-нибудь книге, он – еще и для того, конечно, чтобы лишний раз отмежеваться от предшествующего поколения, любившего отвлеченности и пышные фразы, – всегда выделял, всегда отмечал образ или картину, не имевшие символического значения. «Да, да! Это хорошо! – говорил он. – Там есть девочка в оранжевом платке. Да, это хорошо!» Или: «Ну как же! Там есть такое место, где по городу проходит полк. Как же, как же! Это хорошо!» Как стилист он был несовременен (зато он был в высшей степени национален, ненавидел Толстого, Джордж Элиот, Ибсена и Достоевского[99]): когда он хвалил чей-нибудь слог, он непременно употреблял слово «нежный»: «Да, все-таки у Шатобриана я больше люблю „Атала“, чем „Рансе“[100], – по-моему, это нежнее». Он произносил это слово, как его произносит врач в ответ на жалобы больного, что от молока у него болит живот: «А ведь это очень нежная пища». Да ведь и слогу самого Бергота свойственно благозвучие – сродни тому, за какое восхваляли своих ораторов древние, но с трудом постигаемое нами, ибо мы привыкли к новым языкам, не ищущим подобного рода эффектов.

      Когда же разговор заходил о произведениях самого Бергота и ему выражали восторг, он отвечал с застенчивой улыбкой: «По-моему, это в общем верно, в общем точно, это может быть полезным», – отвечал только из скромности: так отвечает женщина, когда ей говорят, что у нее чудесное платье или чудесная дочь: «Удобное», или: «У нее хороший характер». Инстинкт строителя был у Бергота достаточно

Скачать книгу


<p>99</p>

ненавидел Толстого, Джордж Элиот, Ибсена и Достоевского… – Пруст высоко ценил творчество Л. Н. Толстого. Сравнивая его с Бальзаком, он пишет в одной из своих статей: «Творение Бальзака неприглядно, полно гримас и нелепостей; судит человечество в нем литератор, стремящийся создать великое произведение, тогда как Толстой в этом смысле – невозмутимый бог» (Пруст М. Против Сент-Бёва. М., 1999. С. 177). Джордж Элиот (1819–1880) – псевдоним английской писательницы Мери Анн Эванс, автора реалистических романов, описывающих жизнь английской провинции. В юности Пруст восхищался книгами этой писательницы, в одном из писем 1920 г. он признавался: «Джордж Элиот была кумиром моей молодости». Генрик Ибсен (1828–1906) – норвежский драматург, автор социально-философских пьес, сторонник прав личности против прав общества. Пруст, по-видимому, не очень хорошо знал книги Ибсена, зато он мог видеть некоторые его пьесы, которые ставились в парижском театре «Театр Либр» в 1890 г. С творчеством Ф. М. Достоевского Пруст познакомился в зрелом возрасте. Судя по всему в 1911 г. он прочел «Братьев Карамазовых», тогда же «Идиота» и «Преступление и наказание». Большое впечатление на Пруста произвели «Записки из Мертвого дома». В одной из статей начала 20-х годов, размышляя о судьбе русского писателя, он делает неожиданное признание: «Человек, носящий в себе болезнь, в течение все тех же четырех лет (а часто и гораздо дольше) страдающий страшными болями, не перестает испытывать отупляющее недомогание, являющееся последствием неспадающей температуры и затрудняющее даже самостоятельное приподымание на постели, – так вот такой человек, постоянно раздраженный своей болезнью, в гораздо меньшей степени одинок, чем Достоевский среди заключенных…» (Пруст М. Против Сент-Бёва. С. 179) Удивительные страницы, посвященные Достоевскому, можно найти в «Пленнице».

<p>100</p>

«Атала» (1801), «Рансе» («Жизнь Рансе», 1844) – произведения французского писателя-романтика Франсуа Рене де Шатобриана (1768–1848).