LITMIR.BIZ

      Он приходил в это кафе редко.

      Брал что-нибудь, так – «перекусить малость».

      Садился в угол, где билась в окошко ветка,

      Словно из прошлого в будущее пробивалась.

      Он не смотрел в свой телефон, как другие.

      Бережно, нехотя словно, размешивал кофе в чашке.

      И были глаза его будто бы ледяные,

      И редкого цвета – как ядрышко от фисташки.

      …В кафе обсуждали его с каждым разом чаще.

      Сватали Людке, что замуж мечтала выйти:

      «Вон, мол, твоё это, видно, счастье.

      Ты в зал то хоть раз в кружевном переднике выйди!

      Да, не пацан, ему явно уже за сорок.

      Может, чуть больше. А, может, чуток поменьше.

      Разве ж то возраст? Зато ведь не окольцован!

      Видишь, на пальце – на этом! – пижонский перстень.

      Нечасто заходит, видать, своё время жалко.

      Раз в месяц, примерно. А, может, и реже даже.

      Была бы жива твоя мамка – красотка Галка,

      Сосватали б ей. Она-то была поотважней!»

      …Нет, Людка не думала, чтобы там свадьба сразу,

      Но вышла на шпильках и в новом, в горошек, платье.

      Четыре фисташковых глаза встретились разом.

      Он кинулся к ней, даже кофе пролил на скатерть.

      У девок на кухне крышу то посносило —

      Подумали хором: «Видать, мужик ненормальный».

      А он протянул к Людке руки, и как то сипло

      Сказал: «Ты же копия… моя… Галя».

      Он спутал Шнурова с Шевчуком.

      Ты то причём? Ведь на самом деле

      Он совершенно с тобой не знаком.

      Вы просто ужинали в мотеле.

      Он выбрал столик, что у окна,

      А ты у барной присела стойки,

      И как порядочная жена

      Звонила мужу: «Поем, и – в койку!».

      Вот тут он крикнул: «Убавьте звук!

      Кому включили это орало?

      Всем надоел этот ваш Шевчук!», —

      И посмотрел на тебя устало.

      Ты же, нажав на «отбой», ему

      Так, между прочим, сказала хмуро:

      «Это поёт, никакой не Шевчук,

      А «Ленинград», и конкретно – Шнуров».

      …

      В номере влажно, дождь хлещет в такт

      В раму окна, что сама раскрылась.

      Жаркое тело в его руках

      Только под утро угомонилось.

      …Путь продолжаешь под сердца стук,

      Мокрую трассу толкают шины.

      Ловишь волну, там поёт Шевчук.

      И останавливаешь машину.

      Яркий румянец рвётся со щёк,

      Горько вздыхаешь и тихо плачешь.

      Рыжий сентябрь заманил на урок

      С неразрешаемою задачей.

      Она мечтала ему изменять.

      Налево-направо крутить романы.

      С роз лепестки обрывать и швырять

      В глубокую пенную белую ванну.

      И чтоб обязательно без белья,

      На каблуках и в короткой юбке,

      Чтоб с придыханием: «Я – твоя», —

      Ему говорить, надувая губки.

      Вернее, накрашенный красный рот,

      Чуть приоткрытый, развратно влажный.

      Но получалось наоборот…

      И в муравейнике многоэтажном

      Ждала его вечером у окна,

      Гоняя по сердцу скребущих кошек.

      Себя убеждая: «Зато не одна,

      А он перебесится. Он хороший»

      Не ревновала, просто ждала,

      Верность зачем-то ему хранила.

      И за те годы, что с ним жила

      Так ни разу не изменила.

      Дура? Святая? Решила жить

      В коже лягушки. Но вот, что важно:

      С каждой такое могло бы быть.

      Но мы-то знаем: было не с каждой!

      Сегодня опять не звонил телефон.

      В холодной постели не спится.

      Я вышла, накинув халат, на балкон,

      И вижу – на дереве птица.

      Быть может, подбито у птахи

Скачать книгу