LITMIR.BIZ

Скачать книгу

у правительство Франции наградило писательницу орденом Почетного легиона.

      До конца своих дней Эдит Уортон жила во Франции, и лишь однажды – в 1923 году – побывала в США, чтобы принять участие в церемонии вручения ей почетной докторской степени Йельского университета.

      Ее перу принадлежат тринадцать крупных романов, самым известным из которых по сей день остается «Эпоха невинности», удостоившаяся в 1921 году Пулитцеровской премии. Несколько книг Уортон уже в наши дни стали основой для фильмов и сериалов, среди которых особняком стоит блистательная экранизация «Эпохи невинности», снятая в 1993 году Мартином Скорсезе с Мишель Пфайффер и Вайноной Райдер в главных ролях. Фильм этот собрал огромное количество престижных наград и премий, но залогом его успеха стали, прежде всего, великолепный сюжет и мастерство писательницы, создавшей глубокие, проникновенные и психологически достоверные образы героев.

      И сегодня замечательные книги Эдит Уортон продолжают выходить на многих европейских языках, волнуя сердца читателей новых поколений.

      Книга первая

      Глава 1

      Январским вечером в начале семидесятых годов Кристина Нильсон блистала на сцене Нью-йоркской музыкальной академии. Давали «Фауста».

      Уже давно ходили слухи, что на окраине, где-то за Сороковыми улицами, вскоре возведут здание нового оперного театра, который затмит своим великолепием театры европейских столиц. А пока, в разгар сезона, светское общество занимало потертые красно-золотые ложи старой доброй Академии. Консерваторы любили Академию за то, что ее здание было тесноватым и неудобным, и благодаря этому ее избегали «новые богатые», которые пугали и одновременно вызывали острое любопытство у коренных обитателей Нью-Йорка. Люди сентиментальные хранили верность Академии ради милых воспоминаний, ценители классической музыки посещали ее из-за великолепной акустики, которой не могли похвастать другие, более современные концертные залы.

      В ту зиму мадам Нильсон[1] выступала в Академии впервые, и публика, которую пресса привычно наделяла эпитетом «на редкость блестящая», собралась, чтобы насладиться ее талантом, предварительно преодолев скользкие и заснеженные улицы в каретах, просторных семейных ландо или в скромных, но более удобных «кэбах Бруэма». Прибыть в Оперу в таком экипаже было почти так же почетно, как и в собственной карете. Но, помимо комфорта, у бруэмовских кэбов было еще одно неоспоримое преимущество – выйдя из театра, вы могли сразу же сесть в первый из выстроившихся в ряд экипажей, и не ждать, пока ваш замерзший и накачавшийся джином кучер, сверкая красным носом, наконец-то покажется из-за угла. Это была одна из самых великолепных идей человека, наладившего бизнес наемных экипажей: он первым догадался, что для американцев важнее быстро покинуть то или иное развлекательное заведение, чем явиться туда вовремя.

      Когда Ньюланд Арчер открыл дверь и ступил в полумрак своей ложи, занавес уже поднялся, и взору молодого человека открылась сцена в саду. Ньюланд мог попасть в Оперу и пораньше – в семь он отобедал с матерью и сестрой, затем без спешки выкурил сигару в библиотеке, уставленной натертыми до блеска книжными шкафами из черного ореха и стульями с высокими резными спинками. Библиотека – из-за строгой мебели ее называли в семье «готической» – была единственным местом в доме, где мисс Арчер позволяла курить. Но, во-первых, Нью-Йорк был городом столичным, а всем известно, что в столицах приезжать в Оперу рано считается «неприличным». А то, что считалось «приличным» или «неприличным», было такой же важной частью жизни общества, к которому принадлежал Ньюланд Арчер, как и ужас его отдаленных предков перед тотемами и табу, вершившими судьбы тысячи лет назад.

      Вторая причина опоздания Арчера была сугубо личной. Он потратил на сигару столько времени потому, что в глубине души был эстетом, и предвкушение наслаждения порой доставляло ему больше радости, чем само удовольствие. А событие, так волновавшее молодого человека, относилось к разряду особо утонченных, как, впрочем, и все, что доставляло ему радость. Момент, которого Арчер с нетерпением ждал, был настолько исключительный, что даже если бы он заранее согласовал свое прибытие с антрепренером примадонны, то не смог бы появиться в ложе Музыкальной Академии в более подходящий момент, чем когда она запела чистым, как хрусталь, голосом, обрывая лепестки ромашки: «Любит… не любит… ОН ЛЮБИТ МЕНЯ!»

      Разумеется, прима пела «M’ama!», а не «Он любит меня!», так как неоспоримый закон музыкального мира требует переводить немецкий текст французских опер, исполняемых английскими певицами шведского происхождения, на итальянский – должно быть, затем, чтобы американская публика лучше его понимала. Ньюланду Арчеру это казалось столь же естественным, как и прочие условности, определяющие его жизнь. Так, приглаживать волосы следует двумя щетками, оправленными в серебро и украшенными его монограммой, выведенной синей эмалью, а в обществе ни в коем случае нельзя появиться без цветка в петлице, и этот цветок обязательно должен быть гарденией.

      «M’ama… non m’ama…» – пела примадонна. С последними торжествующими звуками финального «M’ama!» она прижала растрепанную ромашку

Скачать книгу