LITMIR.BIZ

      – Эка-с сегодня Ярило¹ батюшка расстарался! – воскликнул Климентий Агафонович Ярцев.

      Задёрнув льняные шторы, чтобы не отхватить от светила во второй глаз, преподаватель славянской культуры Теософического университета единоутробной словесности потянулся. Недавно проснувшийся позвоночник благодушно хрустнул в ответ, разогнав бодрость по всему телу. Климентий всунул подмерзающие на лаковом паркете ступни в растоптанные тапочки и направился в ближайшее помещение, оккупированное финскими смывательно-умывательными элементами.

      – Уже одиннадцать часов! Вот это Соня² меня убаюкал! – подивился умытый Ярцев на жестяной циферблат ходиков. – Енто ж сколько я кочумарил³?

      Климентий попытался рассчитать в уме долготу богатырского сна. Но мозг работника науки не спешил обрывать свой законный выходной не свойственными потомственному гуманитарию операциями. Махнув рукой дважды: сначала на дело прошлое – бездарное проминание боков, потом на ситуацию в настоящем – ленивое бездействие тумкалки, Климентий Агафонович направился творить будущее на кухню, невольно хлеща байковыми полами халата по углам и стенам.

      Отвесив свободолюбивым поясом смачную пощечину ободранной котом Тимофеем двери, Ярцев вознамерился повторно спохватиться:

      – Вы только подумайте! – обратился он к сердобольному чайнику. – Практически полдень, а я ещё и расписание составлять не думал! Тиша, ты где? Вот баламошка⁴! Опять весь корм в поилку перетащил.

      Откинув потерянные котом гранулы прочь с пути, Климентий водрузил металлического собеседника на плиту. Гостеприимный холодильник растерянно развёл дверцами, обозначая любознательному хозяину, что в таких условиях даже мышь вешаться брезгует. Половинка плавленого сырка с вдохновляющим названием «Дружба» одиноко минорила на стеклянной полке. Этажом ниже горделиво тух давно размороженный карп, укоряя всякого заглянувшего поблекшими от несправедливости бытия глазами. Левую дверцу украшала изумрудная бутылочка белого полусладкого, доставленная Климентию с полуострова его коллегой в качестве сувенира.

      – Весёлкин, Весёлкин, – фамилия дарителя исправно приходила на ум Ярцеву при каждой встрече с презентом. – Вроде, образованный человек, не чета межеумку¹ Кутасову, а туда же! – счастливый обладатель слабого алкоголя в который раз закатил глаза и захлопнул холодильные дверцы.

      Не то, что бы Климентий считал, что полуостров таки не наш, посему потреблять дары аннексированного чужеземья ему не по принципам. Нет, преподаватель славянской культуры был до того радостно и патриотично настроен, что даже самовольно вознамерился пойти на митинг в честь свершения сего исторического факта. Собирался аж плакаты рисовать с приветствием и благодарностью славным жителям полуострова, да вот не сложилось: весь университет и так вежливо обязали посетить вышеозначенное мероприятие с одобренными кем надо транспарантами.

      Но и не поэтому презирал Ярцев полусладкий дар Весёлкина. Не политические мотивы тому виной, а простая непереносимость алкоголя, заботливо переданная дедом по материнской линии своему единственному и по совместительству самому любимому внуку. Обладая такой редкой для русского человека аномалией, всё же не привык наш народ сдаваться перед врагом, пусть даже неприятель имеет ажно сорок градусов, Климентий решил попросту презирать всех вступающих с алкоголем в контакт. А что? Это, в конце концов, очень по-интеллигентски. А он, работник высшего учебного заведения, разве не интеллигент? Интеллигент! Вот и нечего опускаться до уровня захухри² Кутасова, который будто делом своей жизни обозначил потребление всего, что хоть чуть-чуть, но льётся.