LITMIR.BIZ

Скачать книгу

в штатском спрашивали у каждого фамилию и профессию. Дальше они в основном не шли, но иногда задавали вопрос: «Участвовал в краже боеприпасов?», или: «Где был и что делал десятого утром?» Ответов они даже не слушали или делали вид, что не слушают, молчали, глядя в пространство, потом начинали писать. У Тома спросили, действительно ли он служил в интернациональной бригаде. Отпираться было бессмысленно – они уже изъяли документы из его куртки. У Хуана не спросили ничего, но как только он назвал свое имя, торопливо принялись что-то записывать.

      – Вы же знаете, – сказал Хуан, – это мой брат Хозе – анархист. Но его тут нет. А я политикой не занимаюсь и ни в какой партии не состою.

      Они молча продолжали писать. Хуан не унимался:

      – Я ни в чем не виноват. Не хочу расплачиваться за других. – Губы его дрожали.

      Конвойный приказал ему замолчать и отвел в сторону. Настала моя очередь.

      – Ваше имя Пабло Иббиета?

      Я сказал, что да. Субъект заглянул в бумаги и спросил:

      – Где скрывается Рамон Грис?

      – Не знаю.

      – Вы прятали его у себя с шестого по девятнадцатое.

      – Это не так.

      Они стали что-то записывать, потом конвойные вывели меня из комнаты. В коридоре между двумя охранниками стояли Том и Хуан.

      Нас повели. Том спросил у одного из конвоиров:

      – А дальше что?

      – В каком смысле? – отозвался тот.

      – Что это было – допрос или суд?

      – Суд.

      – Ясно. И что с нами будет?

      Конвойный сухо ответил:

      – Приговор вам сообщат в камере.

      То, что они называли камерой, на самом деле было больничным подвалом. Там было дьявольски холодно и вовсю гуляли сквозняки. Ночь напролет зубы стучали от стужи, днем было ничуть не лучше. Предыдущие пять дней я провел в карцере одного архиепископства – что-то вроде одиночки, каменный мешок времен Средневековья. Арестованных была такая прорва, что их совали куда придется. Я не сожалел об этом чулане: там я не коченел от стужи, был один, а это порядком выматывает. В подвале у меня по крайней мере была компания. Правда, Хуан почти не раскрывал рта: он страшно трусил, да и был слишком молод, ему нечего было рассказывать. Зато Том любил поговорить и к тому же знал испанский отменно.

      В подвале были скамья и четыре циновки. Когда за нами закрылась дверь, мы уселись и несколько минут молчали. Затем Том сказал:

      – Ну все. Теперь нам крышка.

      – Наверняка, – согласился я. – Но малыша-то они, надеюсь, не тронут.

      – Хоть брат его и боевик, сам-то он ни при чем.

      Я взглянул на Хуана: казалось, он нас не слышит. Том продолжал:

      – Знаешь, что они вытворяют в Сарагосе? Укладывают людей на мостовую и утюжат их грузовиками. Нам один марокканец рассказывал, дезертир. Да еще говорят, что таким образом они экономят боеприпасы.

      – А как же с экономией бензина?

      Том меня раздражал: к чему он все это рассказывает?

      – А офицеры прогуливаются вдоль обочины, руки в карманах, сигаретки в зубах. Думаешь, они сразу приканчивают этих бедолаг? Черта с два! Те криком кричат часами. Марокканец говорил, что сначала он и вскрикнуть-то не мог от боли.

      – Уверен, что тут они этого делать не станут, – сказал я, – чего-чего, а боеприпасов у них хватает.

      Свет проникал в подвал через четыре отдушины и круглое отверстие в потолке слева, выходящее прямо в небо. Это был люк, через который раньше сбрасывали в подвал уголь. Как раз под ним на полу громоздилась куча мелкого угля. Видимо, он предназначался для отопления лазарета. Потом началась война, больных эвакуировали, а уголь так и остался. Люк, наверно, забыли захлопнуть, и сверху временами накрапывал дождь. Внезапно Том затрясся.

      – Проклятье! – пробормотал он. – Меня всего колотит. Этого еще не хватало!

      Он встал и начал разминаться. При каждом движении рубашка приоткрывала его белую мохнатую грудь. Потом он растянулся на спине, поднял ноги и стал делать ножницы: я видел, как подрагивает его толстый зад. Вообще-то Том был крепыш и все-таки жирноват. Я невольно представил, как пули и штыки легко, как в масло, входят в эту массивную и нежную плоть. Будь он худощав, я бы, вероятно, об этом не подумал. Я не озяб и все же не чувствовал ни рук, ни ног. Временами возникало ощущение какой-то пропажи, и я озирался, разыскивая свою куртку, хотя тут же вспоминал, что мне ее не вернули. Это меня огорчило. Они забрали нашу одежду и выдали полотняные штаны, в которых здешние больные ходили в самый разгар лета. Том поднялся с пола и уселся напротив.

      – Ну что, согрелся?

      – Нет, черт побери. Только запыхался.

      Около восьми часов в камеру вошли комендант и два фалангиста. У коменданта в руках был список. Он спросил у охранника:

      – Фамилии этих трех?

      Тот ответил:

      – Стейнбок, Иббиета, Мирбаль.

      Комендант надел очки и поглядел в список.

      – Стейнбок…

Скачать книгу