Первенец. Сборник рассказов - Борис Макарович Оболдин

Скачать книгу

>

      Умею… – не умею.… Да не знаю я. Хотя, с одной стороны, вроде и умею. Как буковку к буковке прикладывать я ведь раненько сообразил – пяти лет отроду или даже чуть раньше. Факт этот можно утверждать, вполне уверено, поскольку имеются тому осязаемые, я бы даже сказал – документальные, подтверждения. Тут, все дело в том, что свой шестой день рождения мне довелось встречать в больничной палате. А в больнице, по такому торжественному случаю, мне полагалась дополнительная передача (читай: подарок). А в подарочном свертке, поверх яблок и карамелек лежала поздравительная открытка, подписанная батиной рукой: «Дорогой наш сынок…» – ну, и так далее. Текст сей я, на манер церковного дьячка, торжественно прогнусавил на всю палату, чем вызвал у однопалатников, у соболезников и даже у нянечки подозрение в откровенном, ничем не прикрытом лицемерии – во вранье, проще говоря. Ну, да я их тут же и переубедил – отправил у них на глазах ответную «телеграммку» своим родителям. На обратной стороне какого-то медицинского бланка, пыхтя и шмыгая носом, муслякая чернильный «химический» карандаш (входила в те времена в обиход такая штуковина), начертал я вполне распознаваемые прописные буквы: «Дорогие мои папа, мама, сестренка…» – ну, и так далее по тексту. В конце – дата, подпись, как и полагается в телеграмме. Позже, два этих «документа» перекочевали в «семейный архив» – легли между страниц альбома со старыми семейными фотографиями, где я и обнаружил их много лет спустя, будучи уже зрелым, несостоявшимся, но устоявшим в черное лихолетье, человеком.

      Справедливости ради надо сказать, что в том, что я рано научился читать, нет никакой моей заслуги. Виновата во всем наша коммунальная квартира, «коммуналка». Может показаться странным, но у меня о нашей «коммуналке» остались самые теплые воспоминания. Достаточно сказать, что, живших за стеной дядю Ваню и тетю Машу Литовкиных я всерьез считал своими родными дядей и тетей. От них можно было получить и вполне заслуженный подзатыльник, и первый, с пылу– с жару, кусок пирога, а то и пряник. Их сын Петька, само-собой, приходился мне почти что братом. В наших с ним потасовках я всегда терпел позорное поражение, в силу того обстоятельства, что был Петька старше меня на целых три года. Зато, во дворе я всегда чувствовал себя под его надежной защитой. Во дворе и его окрестностях никто даже и думать не смел, чтобы меня хоть пальцем тронуть.

      Но, однажды, дружба наша начала рушиться – Петька пошел в школу. Важный такой стал. Ему теперь, видите ли, не до меня стало – уроков поназадавали выше головы. Благо, священнодействовал он над своими уроками на кухне и я, почти беспрепятственно, мог рассматривать букварь, листать Петькины тетрадки. Тетрадки Петруха аккуратно складывал в какую– то картонную обложку с завязочками. На картонке, как и в букваре, тоже были буковки – эти таинственные знаки какой-то заоблачной, волшебной мудрости. Была в этих знаках, какая-то недосягаемость, чувствовал я, что мне никогда не осилить эту премудрость.

      А, все-таки, настал тот великий день, когда картонка приоткрыла свою тайну. Написанные на ней буковки, ни с того ни с сего, вдруг взяли да и связались в осмысленное слово. Я даже не сразу сообразил, что произошло. Глянул на них еще раз, потом еще – и каждый раз буковки связывались в одно и то же слово. Вот тут-то я и заблажил, заголосил от избытка переполнявших меня чувств: «Папка! Папка!».

      – «Ну, что еще?» – батя возгласы мои на свой счет принял.

      А я уже совал ему картонку, тыча пальцем в эти самые распрекрасные буквы: «Папка!».

      «О, как… – сказал отец и написал что– то на полях газеты – а это словцо осилишь?».

      Собственно, слов было два, а между ними зачем-то еще и палочка, какая-то. Буковок было много, но сопротивлялись они не очень долго. «Сено – солома» – вот, что батя написал. Он ласково толкнул меня ладонью в лоб и сказал: «Голова…, весь в отца растешь, парень». Видно было, что он доволен.

      Больше всех, событию этому радовалась мама. Светлой памяти, матушка моя, будучи неграмотной, пуще всего боялась, что дети ее могут остаться неучами и, до конца дней своих, будут волочить поденщину. Чего-чего, а поденной каши нахлебалась она сполна, будучи «западэнкой», то есть, урожденной в Западной Украине – и детство, и юность ее прошли за пределами «нерушимого» Союза, на беспросветной той поденщине.

      Мать с отцом были довольны – я же, на какое-то время получил индульгенцию на все свои проказы. Да мне уже и не до шалостей было. Едва открыв утром глаза, я искал, что бы такое прочитать. Для чтения годилось все: листки отрывного календаря, нарезанная газета, снятая с крючка в туалете, басни Михалкова, «Капитал» с портретом Деде Мороза на обложке, правда, без шубы и колпака.

      А потом настал день, навсегда запечатлевшийся в моей памяти. Нагнал на меня жути кучерявый дядька, у которого борода росла на щеках, а подбородок оставался абсолютно «босым». Имя его, я без особого труда прочитал под портретом: «А.С. Пушкин». Напугал он меня так, что я по-первости напрочь отказывался спать один и настырно лез к матери под теплый бок. Рассудите сами – это же надо, такое написать: «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца». Это вам не Баба – Яга, какая ни будь. Это – утопленник! Настоящий!

      Эх, золотое это было время, когда я находился в счастливом

Скачать книгу