Скачать книгу

у, как хлеб, соберёшь…»

      Ты голод и жажду, как хлеб, соберёшь

      и слепишь себе голубиный

      язык непонятный вот этим, другим,

      идущим за нитью, а выйми

      рык львиный из белой и длинной зимы,

      которая катит клубок свой —

      как след от собаки и впалых саней,

      что лёгок, а значит глубоко

      лежит в тени нити невидимой и

      в ожога распаренном чреве,

      а то, что мы живы – не наша вина,

      а просто – опять пролетели

      над нами собаки и сани, и – скрип

      их в небе расслышав – ты жаждой

      наешься, как хлебом, нелеп твой язык

      распухший – поэтому страшен.

      «В животах у леса живёт гнездо…»

      В животах у леса живёт гнездо,

      из себя исторгая птиц —

      ну а птахи несут огонь на плечах,

      как попытку гнездо избыть,

      выбирают из зренья его себя

      по зерну – как тупик – по бревну,

      оставляют не лес, а самих себя —

      как молчания тишину.

      [Игра в снежки]

      Слоится воздух, каменея

      в подземный радиоэфир,

      где вырезают батискафы

      синиц из черно-белых дыр

      [причину щуриться в просветы]

      тебе родные мертвецы

      и говорят, что смерти нету,

      и отчего-то веришь им.

      Неотвратимой скудной речью

      ты крутишь на ладони щель —

      невроз из немоты и снега,

      молчаний дрель.

      «На столе бутылка птицы…»

      На столе бутылка птицы

      щиплет тень свою и цы

      остаётся на древесной

      азбуке, а пти в следы

      переходит по помосту

      света, обретая тень,

      хворост мглы и занебесный

      голос. Остальное – день.

      День восьмой, где – удлиняясь —

      пти всё ждёт обратно цы,

      собирает клювом кости

      для последней простоты,

      в грудь заматывает гвозди,

      проволоку, ток, штифты,

      и птенцов, которых после

      выпустит из темноты.

      Вьёт гнездо из дня восьмого,

      телеграфа и воды,

      из субтитров заоконных,

      что шифруют здесь в сады

      все щелчки её по вмёрзшей

      в гладкий шар полёта мзды

      и в живот её стучатся

      ледоколы и плоды.

      Человечек ходит в доме,

      замирая над столом,

      слышит будущую птицу

      а не видит никого,

      шрифт незримый собирает

      и созревшего зерна

      пти и цы рукой сметает

      в свет поспевший, и слышна

      прялка из неё, как будто

      распускает лабиринт

      свет, спускающийся в утро

      чтобы птицу снова сшить:

      и теней на нём порезы,

      и пробиты, как права,

      два запястья, словно гнёзда

      или двери из креста.

      «Как молния впадает в воздух…»

      Как молния впадает в воздух

      и прожигает ересь жабр

      в неслыханную тьму и – прорезь

      как путь или отход – зажав,

      уносится к себе обратным

      пареньем стрелок часовых

      из магнетизма тротуара

      или трагедии живых,

      оживших, сих сынов Эллады

      что словно вороны горят

      на негативе фотоплёнок,

      которые из них торчат.

      Аид разрушен и встревожен,

      и вывернут как винт. Теперь

      молчи за молнией без звука,

      где обнаружил свою щель.

      Забейся там, и будь калиткой

      меж электричеством и тьмой

      и слушай белый шум пластинки,

      что проплывает над тобой.

      Ты будешь сам себе помехой,

      и треском рухнувшей листвы,

      иглой, вшивающей прорехи,

      как жабры в человека и —

      как молния впадает в небо

      и зажигает там звезду,

      ты понесёшь

Скачать книгу