Скрещение судеб - Мария Белкина Литературные биографии

Скачать книгу

Громадная, тоже конская, дикая и робкая ро́скось глаз. (Не глаз, а око)…». И конское сверкание белков! Лицо его приковывало к себе внимание, сражая и необычностью своей формы, и силой интеллекта. Упрямство, боль, детская незащищенность, неизбывная тоска, печать осененности – по его лицу можно было читать, как по книге. Оно и воистину было подлинным произведением искусства!

      Ахматова?! Казалось, тоже совпадала. В эвакуации, в Ташкенте, когда она спускалась по шаткой наружной лестнице из своей «светелки» во двор, где мы, эвакуированные, стирали у колодца тряпки, это спускалась королева в царство нищих, хотя и была она обута на босу ногу в стоптанные туфли, в старом черном платье неопределенного покроя с полукруглым вырезом, всегда одном и том же, кажется, единственном, вывезенном из блокадного Ленинграда. И черная шаль с бахромой, тоже уже видавшая виды, была накинута на плечи. Даже узбечки в паранджах, «слоны», как их называли, останавливались на улице и, неуклюже поворачиваясь в своих сплетенных из конского волоса густых сетках, свисавших со лба до самой земли (чем-то и правда напоминавших хобот слона), глядели ей вслед. Столь царственна была поступь, столь величественна и с чувством своей избранности, своего превосходства несла себя эта высокая немолодая женщина с седеющей челкой на лбу.

      Цветаева могла легко затеряться в толпе, ее можно было не заметить, особых примет – никаких. Разве что взгляд, но он скользил, ни на ком, ни на чем не останавливаясь, рассеянно, растерянно, она боялась толпы, в чем сама признавалась. Она могла только слышать толпу, она ее не видела… Невысокого роста, сухощавая, с угловатыми, резкими движениями, плохо одетая, впрочем, как и большинство из нас в те предвоенные годы. Только недавно из Европы, из Парижа, но ничего оттуда, все как-то по-нашенски, по-русски, по-советски, плохо пригнано, долго ношено, небрежно надето. Просто надо же что-то носить. Но это отнюдь не от пренебрежения к одежде. Желание быть хорошо одетой, мне кажется, было ей свойственно, и красивая тряпка – конечно, с ее точки зрения красивая – могла доставить ей не меньшую радость, чем любой другой женщине, а может быть, и большую, в силу ее темперамента. Но обстоятельства одолели! И это небрежение к тому, что и как на ней, относилось скорей не к одежде как таковой, а к бедности, к вечной нужде!

      Кольца… «И сотню – на руке моей рабочей – серебряных перстней…» Кстати, о кольцах. Марина Ивановна как-то бросила вскользь, когда я рассматривала ее украшения, сваленные в старую шкатулку:

      – Я никогда с ними не расставалась, даже в самые трудные времена! Дарить – дарила. Продать – никогда.

      Она говорила о них почти как об одушевленных предметах. Разговор происходил на Покровском бульваре, в ее временном жилье; впрочем, мы всегда встречались в ее временном жилье, у нее не было своего жилья. Неуют чужой комнаты, длинной, узкой, с окном в глубине, у окна стол, заваленный, заставленный всем, что ни попадя – и кастрюли, и тарелки с остатками еды, и книги, и учебники Мура, и ее тетради,

Скачать книгу