Скачать книгу

московского, который поил шарамыжников всех – направо и налево.

      – Рази вы люди? – кричал им Столетов. – Пузанчики да лобанчики, што вы знать можете? А я – да, я знаю: нотной грамоте учен немало, от моих стихов горячительных любая госпожа моей стать желает. Теи стихи мои сам кавалер Виллим Монс на императрице Екатерине проверял, и успех любовный имел…[3]

      Но однажды грохнула с разлету дверь кабака, в клубах пара с мороза ввалились солдаты. А меж ними, весь в собачьих мехах, человек каторжный. Солдаты размотали его, словно куклу, дали ему водки выпить для обогрева. На дворе фыркали застуженные кони…

      Проезжий долго на Егорку глядел, калачик жуя:

      – Али не признал ты меня, романсьеро?

      – Ей-ей, не знаю, – перекрестился Столетов.

      – А я есть Генрих Фик, камералист в Европах известный. Проекты писал, кондиции блюл… А ныне – несчастненький.

      – Куды же едешь теперича? – спросили его.

      – Не еду, а меня возят. И нигде мне места не отведено, чтобы осесть. Вот сейчас лягу на лавку, вздремну малость, и меня снова повезут. И будут так возить по Сибири, пока не подохну!

      Калачик упал, до рта не донесенный: Генрих Фик уже спал. Затихли люди кабацкие – люди бездомные. Они чужое горе всегда уважали. Потом солдаты лошадей в кибитке переменили. Взяли Фика за локотки, поволокли на мороз. Он так и не проснулся…

      Все царствование Анны Иоанновны никто и никогда не видел больше Генриха Фика: дважды на одном месте спать – и то не давали!

      Глава седьмая

      А диспозиция въезда Анны Иоанновны в Петербург была такая.

      Первым ехал почт-директор с почтмейстерами.

      Верховые почтальоны трубили в рога – протяжно.

      За ними – капральство драгунское на лошадях.

      Потом иноземные купцы.

      А литаврщики, зажмурив глаза, ударяли в тулумбасы.

      Цугом катились кареты господ кабинет-министров.

      И – генералитет.

      И – господа Сенат.

      За важными особами ехали конюхи императрицы.

      Фурьеры и лакеи – верхами.

      Пажи с гофмейстером – чинно.

      Наконец показалась карета графа Бирена – пустая.

      Вот и матка Анна катит на восьмерике.

      А сбоку от нее скачут на жеребцах Бирен и Левенвольде (два любовника царицы, въезжающей в свою новую резиденцию)…

      Сию «диспозицию» составил Миних, и был у него спор с Федором Соймоновым: куда моряка ставить? Ученый навигатор в «диспозицию» никак не лез, от почета отговаривался. Порешили сообща так: состоять ему у «надзирания за питиями». Иначе говоря, дежурил Федор Иванович возле бочек с водкой, дабы драки не было. Трезвых – силою внушения! – понуждал к питию. А тем, которые лыка не вяжут, тем пить возбранял. Все творилось указно («под опасением жесточайшего истязания!»). А вечером был жалован допущением к руке императрицы. Анна Иоанновна моряком даже залюбовалась. Соймонов был детинушка добрый. Шея у него – бурая от ветров, кулаки – в тыкву, взор острый – из-под

Скачать книгу


<p>3</p>

Именно за эти «горячительные» стихи Е.М. Столетов и был сослан при Петре I на каторжные работы в Рогервик, камергер же В. Монс поплатился своей головой.