Метастансы (сторона А) - Тимур Бикбулатов

Скачать книгу

теля,

      Чем писать для читателя и потерять себя.

      Сирил Конноли.

      Я не знаю, зачем этот текст. Может быть, попытка оправдания, ведь я никогда не мог защитить свою внебытийность. Это универсальное междусловие можно отнести к любому из моих текстов, но попало оно сюда и не поддаётся вычеркиваемости… Похоже немного на декларативный потуг, симулирующий рождение будущего «нечто», ибо в наше время нет смысла не эпохальничать (мудрое словечко нарисовалось – уже польза). Я не знаю кому, когда и зачем надобится поэзия, которую давно никто не «всасывает» (хотя, зачем здесь кавычки – для людей без кожи они только создадут подобие панциря, а для прочих и без этого текста хватает недевственных курсисток при скудоумных культуродеятелях). Я точно знаю, что после этой вставной конструкции придётся делать грустные глаза и демонстрировать свою неверблюдность.

      А вообще, могу я подарить себе свои стихи, ничего не декларируя и не оправдываясь? Убаюкать себя, на время захомячить в свой жадный карман кусочек настоящего, не кастрированного политикой и пиитикой чувства. Могу! И хочу! И превыше моего желания может быть только… Да просто выше этого только задранная попка псевдожизни, но я, и пусть это моё единственное достоинство, никогда не вёлся на остывшие макароны (пусть понимают, как хотят – они знают слово «интерпретация»).

      Одно я знаю абсолютно точно – в этих «записках мимошедшего» все по беспределу честно и нет ни капельки (забавен язык) онанизма.

      Колыбельная для

      Люцифера

      (1989 – 1991)

      Каждый бой по себе выбирает смерть.

      Тим Александр Кельт

      Это было совсем недавно, когда количество волос на моей голове ещё можно было назвать причёской, а количество слов в лексиконе – достаточным для поступления на филфак. Рок-н-ролльщик, спортсмен и секретарь комсомольской организации постепенно деформировался в «проклятущего поэта» и алкоголика. Шесть струн болгарского «Орфеуса», подпалённого в костре, нехилые вылазки в петербургское сопливое пространство, и девочки, пишущие длинные курсистские романы… Гнилая романтика леса и деревенские танцы с томиком Рембо в кармане. Областные олимпиады по математике и биологии и разбитые очки в пьяных спорах о Моррисоне. И верные друзья, рисующие, стихоблудствующие, гитарощиплющие. Именно тогда рождались темы для картин – «Девочка на шару», «Бурлюки на «Волге», «Спирохета, вызывающая сифилис», «Декабристы будят Герцена»… И тексты, тексты, тексты… Первая отповедь из журнала «Парус» о несоветскости стихов и первые песни в соавторстве с Винни (теперь он доктор философии в Нидерландах). Это было одновременно «stairway to heaven» и спуск в преисподнюю, поиск «house of rising sun» и «пути в сторону леса». Почему-то сейчас захотелось это вспомнить… Для нестатистов того пространства, да и для себя. Тот момент, когда возраст Рембо и Божидара не позволял врать и слушаться классиков.

      Нюхайте, пяльтесь и прыгайте назад на четверть века. Тогда я стал Кельтом. И перестал быть мальчиком…

      Конар-хисти

      Нарисуй меня черным всадником

      В инквизиторском белом костре,

      В императорском сюртуке

      И в агонии бледных сумерек.

      Распиши это небо мной,

      Пьющим затхлость монашеской кельи,

      Офицером английского флота,

      Менестрелем-бродягой севера.

      Вышей образ мой на плаще

      Матадора или мессии…

      И в бурлящем стакане ваганта,

      И на вывеске дома терпимости,

      И на крыльях подбитого лебедя

      Пусть глаза мои будут осенние.

      Выжги профиль мой на груди

      У седого крупье Монте-Карло,

      На цыганском платке у торговки,

      На борту корабля из Испании…

      Но когда ты вернёшься ко мне,

      Я спою тебе песню кельта —

      Гимн моей негритянской России,

      Ослеплённой и преданной пеплу.

      И когда в поцелуйном преддверии

      Ты протянешь мне губы печальные

      Я умру. Ибо я не любил тебя.

      Ты простишь. Ибо Смерть – тебе имя.

      Закатный плач

      Дмитрию Лапушкину

      Скрипач играл Сарасате,

      Ветер выхлёстывал лица.

      Тоска до кровавой рвоты

      И смех истеричных глаз.

      Но тихо сошла Богоматерь

      С убийцами сына проститься.

      Огонь наводил позолоту

      На старые зеркала.

      Деревья сплетались с закатом,

      Меня приглашая на танец,

      Да я ведь игрок, а не зритель

      Пути сквозь петлю на погост.

      В шеренгу расставят солдат, и

      Проступит

Скачать книгу