LITMIR.BIZ

Скачать книгу

      Я хочу подвести читателя к мысли, что в Советском Союзе и в новой России – по крайней мере, в первое десятилетие ее существования – титул академика носил сакральный, почти мистический смысл, глубоко укоренившийся в нашей ментальности. Возможно, этот стереотип начал исчезать только сейчас, чему способствовало появление общественных академий и множества шарлатанов, именующих себя академиками. В странах Запада такого обожествления в народной среде академического статуса не замечалось.

      Уместно коснуться исторических корней, определивших разницу между западными и российскими академиями. Этот вопрос детально рассмотрен в книге петербургского философа Сергея Романовского "Притащенная наука". Автор пишет, что первые европейские академии возникли в XVII веке как средоточия научной мысли, порожденные веяниями нового времени, и антитеза университетской схоластике. Университеты же в Европе, поставлявшие более или менее образованную публику, существовали с XII–XIII веков – в Болонье, Париже, Оксфорде, Кембридже, Саламанке, Праге, Кракове и так далее. Университеты, при всем их консерватизме, являлись интеллектуальной базой европейских академий, а сами эти академии складывались как свободные сообщества ученых. В России все произошло с точностью "до наоборот": Петр I учредил Академию наук в 1724 г., а первый российский университет в Москве был основан в 1755 г. Романовский делает следующий вывод: развитие науки в Европе являлось социально-экономической потребностью нового времени, что закономерно привело к появлению национальных академий – на базе университетов, существовавших уже половину тысячелетия. В Россию же, где не было почвы для естественного произрастания науки, ее «притащил» Петр I, набрав для этого ученых за границей. Романовский пишет: "Науку в Россию… импортировали из Европы. Приглашенные Петром Великим ученые не просто занимались научными проблемами, они работали в едином для всех "присутственном месте", названном Академией наук. Поэтому Академия с момента своего основания стала рядовым государственным учреждением, функционировавшим по законам российской бюрократии. Да и сами ученые сразу попали в разряд казенных людей, ибо Петр заманивал служителей науки не просто тем, что обещал им "довольное жалованье". Главное было в другом: он сумел сломать прочный стереотип того времени, начав оплачивать занятие наукой, тогда как в европейских странах ученые свою жажду познания удовлетворяли в основном на досуге, зарабатывая на жизнь другими путями. Петр же по сути приравнял труд ученого к государственной службе".