Скачать книгу

в честь людей. Уэслианские буки, Ньютонова яблоня, огромное количество королевских дубов… Как-то меня познакомили с восьмисотлетним дубом в Дорсете, который звали Билли Уилкинс, как будто это был растительный отпрыск семейства местных землевладельцев. Однако тисы, насколько мне известно, человеческими именами не называли. Даже камберлендские деревья из знаменитой поэмы Вордсворта «Тисовое дерево» и те называются лишь «братская Четверка / В Борроудэйле» (Пер. В. Савина). Из тисов с их мрачным обликом и ядовитой листвой редко получались как символы общественного положения, так и украшения увеселительных садов. Открытие, что некоторые очень крупные тисы, растущие теперь на привилегированных территориях церквей, насчитывают тысячи лет от роду, было сделано лишь в середине XVIII века, когда внезапно пробудился интерес к древностям. И тогда же начался уже знакомый нам процесс: дикий организм все сильнее отрывался от природы. По поводу значения старых тисов выдвигались самые разные гипотезы и контргипотезы, но у них была одна общая черта: тис воспринимался как приложение к человеку.

      Первым измерил Фортингэльский тис натуралист Дейнс Баррингтон в 1770 году: у него получилось 52 фута (16 метров) в обхвате. Спустя два года рулетка его друга Томаса Пеннанта дала другое число – 55 футов 6 дюймов, что показывает, как трудно точно измерить такие массивные создания[30]. И Баррингтон, и Пеннант состояли в переписке с Гилбертом Уайтом, так что либо они вдохновили Уайта на исследование тиса во дворе его собственной церкви в Селборне, либо, наоборот, сами вдохновились его изысканиями. Уайт понимал, что этот тис очень древний, и считал, что он «ровесник церкви», которая датируется концом XII века: видимо, добрый христианин в нем не был готов к тому, какие выводы придется сделать, если тис окажется еще старше. Собрав все возможные объяснения, почему такие деревья растут в церковных дворах, Уайт расположил их по ранжиру со свойственной натуралисту дотошностью. Он считал, что они, вероятно, дают тень «самым уважаемым прихожанам»; служат защитой от ветра; обеспечивают запас квазипальмовых веток для пасхальной недели; а может быть, ядовитая листва должна отпугивать коров от церковного двора; но скорее всего тис служит «эмблемой смертности из-за своего похоронного вида». Самый популярный миф – смесь патриотизма и фантазии – состоял в том, что тисы выращивали, поскольку их древесина шла на луки. Однако эта версия упускает два важных обстоятельства: луки предпочитали делать из менее ломкой древесины испанских и итальянских тисов, а кроме того, их вырезали именно из стволов тисов, и из одного дерева получалось три, самое большее четыре лука. Так что в результате избранное дерево исчезло бы с церковного двора.

      Популяризация тисов сказалась на быте самой деревни Фортингэль. В 1833 году антиквар доктор Патрик Нил писал, что существует черный рынок сувениров из древесины Великого тиса. Кусочки дерева отрезали и откалывали «местные жители, чтобы делать из них ложки, чашки

Скачать книгу


<p>30</p>

О первых обмерах Фортингэльского тиса см. Jacob George Strutt, “Sylva Britannica, or Portraits of Forest Trees”, London: Longman, Rees, Orme, Brown and Green, 1830, Gilbert White, “The Natural History and Antiquities of Selborne”, London, 1789; Patrick Neill, цит. по Chetan and Brueton, “Sacred Yew”, op. cit.