Скачать книгу

и неповторимую русскую тональность, почти не звучавшую прежде. «Христос в пустыне» Ивана Крамского, «Грачи прилетели» Алексея Саврасова, ключевые произведения Василия Перова, Виктора Васнецова, Николая Ге, Валентина Серова, Исаака Левитана и многих других прославленных живописцев, возможно, никогда бы не пополнили сокровищницу нашего искусства без соучастия и финансовой поддержки со стороны Третьякова. Он умел находить талантливых мастеров, даже если в них мало кто верил. Недаром художник Михаил Нестеров называл собирателя истинным историком русского искусства.

      В 1867 году Третьяков со скромным торжеством (он терпеть не мог многолюдных мероприятий, всегда от них уклонялся) открыл свой дом в Лаврушинском переулке (тогда еще сравнительно небольшой) для общественного посещения. Галерея получила всероссийскую известность. Уже в те годы Третьяков завещал ее Москве, но передать свое собрание родному городу не торопился. Он опасался «чиновничьего подхода» к музею, дорожил свободой творчества. Неслучайно он неизменно поддерживал талантливых художников, которые сталкивались с цензурными запретами. Так в его галерее появились «неблагонадежные» полотна «Сельский крестный ход на Пасху» Василия Перова, «Голгофа» Николая Ге и «Иван Грозный и сын его Иван» Ильи Репина. Третьяков считал, что посетители его галереи должны получить «полное понятие о всех русских художниках», а ореол полузапретности, как это всегда бывает, только увеличивал ажиотаж вокруг галереи.

      Замысел собирателя

      Когда Третьяков начал собирать свою коллекцию, к русской живописи в обществе относились с некоторым пренебрежением, и нужно было открывать ее заново. «Без его помощи русская живопись никогда не вышла бы на открытый и свободный путь, так как Третьяков был единственный (или почти единственный), кто поддержал всё, что было нового, свежего и дельного в русском художестве», – говорил о меценате художник Александр Бенуа. Душой Третьяковской галереи стали работы художников-передвижников, приблизивших искусство к проблемам своего времени, не принимавших помпезности и приукрашенной парадности. Но вкусы Третьякова были шире «передвижнического реализма». Он принимал и историческую живопись, и яркий былинный стиль Виктора Васнецова и Николая Рериха.

      «Галереей в галерее» стала коллекция портретов выдающихся русских писателей, ученых, композиторов и, конечно, художников. Третьяков поставил задачу сохранить в народной памяти образы своих выдающихся современников – как он их называл, «лучших людей». Он не просто заказывал эти картины. Люди, которых непременно требовалось увековечить, нередко отказывались позировать для портретов. Некоторых приходилось уговаривать годами. Но так появлялись истинные шедевры, такие как перовский портрет Федора Достоевского, репинский – Модеста Мусоргского или портрет Антона Чехова кисти Осипа Браза. Или портрет Льва Толстого, который четыре года отказывался встречаться с художниками, но сдался перед натиском Третьякова и Ивана Крамского.

      Сетуя, что не существует достойного изображения ушедшего из жизни Михаила Глинки, Третьяков собрал рисунки, наброски, на которых сохранились черты первого классика русской музыки, и заказал Репину живописный портрет композитора в период сочинения им оперы «Руслан и Людмила», любимой оперы собирателя. Наставляя художников, Третьяков нередко набрасывал колоритные словесные портреты. «Аксаков был художник в душе; страстно любил природу, литературу, музыку, театр; сохранил до старости любовь ко всему этому; любил и умел пользоваться всем, что дает нам мир Божий, пользоваться без вреда ближним, и потому мог до старости сохранить ясное, покойное и довольное расположение духа», – писал он художнику Ивану Крамскому. И портрет Сергея Аксакова – автора «Аленького цветочка» и «Записок об уженье рыбы» – получился психологически достоверным.

      В дар Первопрестольной

      Соратником и единомышленником Павла Михайловича был его младший брат Сергей – не только меценат, но и энергичный общественный деятель, который заседал в Московской городской думе и даже был городским головой Первопрестольной. Чтобы не конкурировать со старшим братом, он предпочитал в основном французскую живопись и графику. Кроме того, он собирал документы по истории русской армии. Летом 1892 года 56‑летний Сергей Третьяков скоропостижно скончался. Оказалось, что он успел составить завещание: «Так как брат мой Павел Михайлович Третьяков выразил мне свое намерение пожертвовать городу Москве художественную коллекцию и в виду сего предоставить в собственность Московской городской думе свою часть дома… где помещается его художественная коллекция… то я часть этого дома, мне принадлежащую, предоставляю в собственность Московской городской думе, но с тем, чтобы дума приняла те условия, на которые брат мой будет предоставлять ей свое пожертвование». Прочитав эти строки, Павел Михайлович понял: прошло время медлить и сомневаться, музей в Лаврушинском больше не должен оставаться частным.

      Третьяков передал свою уникальную галерею русской живописи в дар Москве. К тому времени в его собрании насчитывалось 1287 живописных и 518 графических произведений русской школы, 75 картин и восемь рисунков европейских мастеров (их собирал покойный Сергей Михайлович), 15 скульптур и коллекция

Скачать книгу