LITMIR.BIZ

Скачать книгу

то грустные, но всегда любящие, преданные глаза, как он мог любить других и некоторым из них придавать гораздо больше значения, чем ей!

* * *

      На другой день она служила, не поднимая глаз. Казакова спросила:

      – Что это ты такая, Таня?

      Она покорно ответила:

      – Мало ли у меня горя, барыня…

      Казакова сказала ему, когда она вышла:

      – Да, конечно: сирота, без матери, отец нищий, беспутный мужик…

      Перед вечером, когда она ставила на крыльце самовар, он, проходя, сказал ей:

      – Ты не думай, я тебя давно полюбил. Брось плакать, убиваться, этим ничему не поможешь…

      Она тихо ответила, смаргивая слезы и суя в самовар пылающие щепки:

      – Кабы правда полюбили, все бы легче было…

      Потом она стала иногда взглядывать на него, как бы несмело спрашивать взглядом: правда?

      Раз вечером, когда она вошла оправлять ему постель, он подошел к ней и обнял ее за плечо. Она с испугом взглянула на него и, вся покраснев, прошептала:

      – Отойдите за-ради Господа. Того гляди старуха зайдет…

      – Какая старуха?

      – Да старая горничная, будто не знаете!

      – Я к тебе нынче ночью приду…

      Ее точно обожгло, – первое время старуха приводила ее в ужас:

      – Ох, что вы, что вы! Я с ума от страха сойду!

      – Ну, не надо, не бойся, не приду, – сказал он поспешно.

      Она служила теперь уже по-прежнему, скоро и заботливо, опять стала вихрем носиться через двор в кухню, как носилась прежде, и порой, улучив удобную минуту, тайком бросала на него взгляды уже смущенно-радостные. И вот однажды утром, чем свет, когда он еще спал, ее отправили в город за покупками. За обедом Казакова сказала:

      – Что делать, старосту с работником я отослала на мельницу, некого послать за Таней на станцию. Может, ты бы съездил?

      Он, сдержав радость, ответил с притворной небрежностью:

      – Что ж, охотно проедусь.

      Старая горничная, подававшая на стол, нахмурилась:

      – За что ж вы, сударыня, хотите девку навек осрамить? Что ж после этого начнут говорить про нее по всему селу?

      – Ну, поезжай сама, – сказала Казакова. – Что ж ей, пешком, что ли, со станции идти?

      Около четырех он выехал, в шарабане, на старой высокой черной кобыле, и, боясь опоздать к поезду, погнал ее за селом шибко, подскакивая по маслянистой, колчеватой, подмерзшей и потом отсыревшей дороге, – последние дни были влажные, туманные, а в тот день туман был особенно густ: еще когда он ехал по селу, казалось, что наступает ночь, и в избах уже видны были дымно-красные огни, какие-то дикие за сизостью тумана. Дальше, в поле, стало совсем почти темно и от тумана уже непроглядно. Навстречу тянуло холодным ветром и мокрой мглой. Но ветер не разгонял тумана, напротив, нагонял все гуще его холодный, темно-сизый дым, душил им, его пахучей сыростью, и казалось, что за его непроглядностью нет ничего, – конец мира и всего живого. Картуз, чуйка, ресницы, усы – все было

Скачать книгу