LITMIR.BIZ

Скачать книгу

      Солнце выкатилось из-за Казачьего хребта, веселое, звонкое, словно ничего на земле не изменилось. Серебром инея белели крыши и заплоты, копошились на дороге пестрые куры, лениво полз из печных труб синий кизячный дым.

      Бабы, проводив коров к пастуху, сгрудились у ворот.

      – Ой, что-то будет, бабы, – вздыхает Лукерья, высокая, костлявая, средних лет тетка. Большие натруженные руки она держит на круглом животе. – Чует мое сердце.

      – Что будет? Восподь не допустит, – откликается Костишна, перестав жевать серу.

      У Костишны больные слезящиеся глаза. Она вечно жует серу, часто моргая красноватыми веками.

      – Девок, говорят, они портят.

      – Вам хорошо, у вас девок нет. А мне-то как? – охнула жена казака Алехи Крюкова, сын которых, по слухам, ходит в партизанах. А еще у Крюковых дочь. Как свежие сливки. За такой глаз да глаз родительский нужен.

      – Верно, кума, – беспокоится Лукерья. – Сказывают, шибко они охальничают.

      – Тебя-то не тронут, зазря выфрантилась. Чулки новые одела. Хоть один упал, но ничо, – под смех съязвила Костишна.

      Лукерья нагнулась, подвязала под коленом чулок из серой овечьей шерсти, нахмурилась.

      – Эй! Сороки! Видели живого японца? – крикнул от своей калитки Яков Ямщиков, немолодой казак с черной окладистой бородой, по прозвищу Куделя. – Вон он, в нашу сторону идет.

      Испуганно озираясь, подобрав подолы, чертыхаясь и вспоминая Господа, бабы кинулись по домам. На опустевшей улице осталась только стайка ребятишек да двое парней, сидящих на широкой лавочке приземистого дома. Парни чужака вроде не замечают, вольно привалились к заплоту, дымят махоркой, но – понятное дело – любопытны не меньше ребятишек. Один из них, рыжий и плотный, длинно сплевывает, говорит что-то своему приятелю, и тот, мазнув по японцу глазами, прячет ухмылку.

      Японец шел по средине улицы, развернув плечи, уверенно переставляя кривые, в желтых крагах ноги. Небрежно пощелкивал легким стеком по выпуклым икрам.

      – Здравствуйте, дети, – сказал он, четко выговаривая слова.

      Ребятишки ответили вразнобой.

      – Здравствуй…

      Сидя под плетнем, они задирали головы, чтобы получше рассмотреть подошедшего.

      Лицо японца за лето успело покрыться темным загаром. На губе – жесткие, редкие усики. В карих глазах – спокойствие. Губы в улыбке приоткрывают желтые, выпирающие вперед зубы. Маленькая рука в белой перчатке лежит на широком ремне.

      – Как вас звать?

      – Меня Шурка, а это Степанка, вот Кирька, а он – Мишка, – одним духом выпалил Шурка Ямщиков, младший сын Кудели, тыча в друзей пальцем.

      – О, хорошо, – сказал японец, раскатисто налегая на «р».

      В селе часто бывали незнакомые люди. Зимой приезжали крестьяне с возами хлеба, много бывало гостей в престольный праздник. Но японцы – никогда. Ребятишки смотрели на него с нескрываемым интересом.

      – А ты кто? – спросил бойкий Шурка.

      – Я – японский офицер. Когда говоришь с офицером, нужно стоять, – улыбка слиняла на его лице и сразу же появилась снова. – Вы хорошие дети…

      К разговаривающим подошли Куделя и его сосед Филя Зарубин. Из окна с испугом и любопытством смотрела Костишна, но выйти на улицу не решалась.

      – Здравия желаем, ваше благородие, – поздоровались казаки.

      Японец небрежно козырнул, угостил мужиков сигаретами. Постояв еще с минуту, он четко повернулся и так же не спеша, поигрывая стеком, пошел по средине улицы обратно.

      Выехавший в телеге из проулка Петр Пинигин круто свернул к обочине, уступая офицеру улицу.

      – Видишь стервеца, – кивнул в сторону Петра коротконогий Филя. – Боится ненароком обидеть.

      – А вы чего сопли распустили? – накинулся Куделя на ребят. – Заморскую харю не видели? Об тебя, Шурка, дед сегодня костыль обломает за то, что с японцем целовался.

      – Я не целовался с ним, – обиделся Шурка. Филя захохотал, потянул Куделю за рукав.

      – Пойдем, Яков.

      Ребята стояли у плетня, не понимая, за что их обругали.

      – Эй, братка, Степанка! – крикнул одному из ребятишек рыжий парень, сидящий на скамейке. – Иди-ка сюда.

      Распахнулись створки окна, выглянула Костишна, приставила к уху сухую ладошку.