LITMIR.BIZ

      Избу чужую на сезон

      Снимаю нынче летом,

      Жену когда-то выгнал вон

      Мужик из хаты этой.

      С тех пор он малость не в себе,

      Весь год живет в сарае.

      Одно понятье об избе —

      Изба моя сырая.

      Стоит погода черт-те что,

      И ветер у колодца

      Деревья гнет и ломит то,

      Которое не гнется.

      Когда же молния в окне

      Запляшет бесновато,

      Идет непрошено ко мне

      Смурной хозяин хаты.

      Чинит пристрастный мне допрос,

      Честит гулящей бабой,

      И красный свет с его волос

      Дождем стекает на пол.

      Велик и грозен, словно Бог,

      Стучит сукастой палкой,

      И вдруг осядет на порог,

      Беспомощный и жалкий.

      Я не гоню его взашей,

      Терплю его приходы.

      Из перекошенных траншей

      Его безумье родом,

      Из немудреного вранья

      В ее коротких письмах,

      Да из неждущего жилья,

      Да из уверток лисьих.

      Иной зажил – не затужил,

      Иные что ж – простили…

      А этот вот заспинной лжи

      Рассудком не осилил.

      На всё ему достало сил,

      На всё, а на такое —

      И разлюбить не разлюбил,

      И не махнул рукою…

      Полнеба залито войной,

      Ее трескучим светом.

      Все лето я чужой виной

      Болею в хате этой,

      А за окном потоп, потоп,

      И ветер у колодца

      Деревья гнет и ломит то,

      Которое не гнется.

      Мичман

      С подводной лодки

      Жене

      Письма писал такие:

      «Живем, как словно не на войне.

      Стучим в бильярдной кием.

      В сводках неточность.

      Давно тишина

      На нашем участке фронта».

      Чтоб не заглядывала жена

      За линию горизонта,

      Чтобы в тылу, седом, как зола,

      Могло ей украдкой петься,

      Когда субмарина в атаку шла,

      Стуча реактивным сердцем.

      Потом был всплеск, и донный свет,

      И рваный сигнал короткий.

      И в штабе знали: спасенных нет.

      И точными были сводки.

      Но письма женщины шли, как часы,

      С бестрепетной верой в завтра.

      И в звездном небе качались Весы,

      Взвешивая ложь и правду.

      Туманом плавал и ел глаза

      Разборчивый почерк тонкий…

      И чей-то язык нескладно сказал:

      «Отставить ей похоронку».

      И кто-то свирепо куснул перо,

      В растерянности моргая,

      И вывел на бланке: «Мичман здоров,

      Но у него другая.

      Утешьтесь и вспомните: жизнь одна,