Избранное. Мудрость Пушкина - Михаил Осипович Гершензон Российские Пропилеи

Скачать книгу

и царств; и быть может, он вспомнил о такой же пылинке, счастливо решившей его участь на этот раз, – о каком-нибудь мелком происшествии, помешавшем ему стать участником декабрьского мятежа или даже только быть в тот день в Петербурге, – и его поразила мысль, что именно в тот роковой для него день он писал о роковой силе пылинок: вот на что намекает начатая им фраза: «Бывают странные сближения…» Он, может быть, думал: «Точно тайное предчувствие «грозы незримой», витавшей надо мной в тот день, водило моим пером, когда я писал «Нулина». Известно, что о том же своем спасении от декабрьской грозы он рассказал в стихотворении «Арион» именно как о чуде:

      Лишь я, таинственный певец,

      На берег выброшен грозою…

      словно сама стихия оберегла его, свое дитя. Не оберегла ли она его, как раз послав ему в должный час ту пылинку, то происшествие, – может быть, зайца, перебежавшего дорогу, – которое и спасло его от декабрьского разгрома?

      Все эти мысли свои, внушившие ему план и вдохновение поэмы, Пушкин утаил от читателей. Так он поступал всегда и совершенно сознательно. Замысел должен быть скрыт; он должен быть лишь, как ветер для судна, дающий направление судну и стремительностью своей напрягающий паруса. Этот постоянный прием являлся у Пушкина, прежде всего, неизбежным следствием его теории искусства, а затем – и умышленным изъявленим его презрения к публике. Как он сам однажды сказал:

      Странным сном

      Бывает сердце полно…

      Тогда блажен, кто крепко словом правит

      И держит мысль на привязи свою.

      Он не только утаивал свой замысел – он еще издевался над читателем, который ведь будет искать «мораль» и непременно найдет ее, носящую его собственный образ и подобие, и любил сам заранее подавать ее читателю именно такою. Так он закончил и «Нулина»:

      Теперь мы можем справедливо

      Сказать, что в наши времена

      Супругу верная жена,

      Друзья мои, совсем не диво.

      Как весело он, вероятно, хохотал, прочитав в 1828 году, по выходе «Графа Нулина», отзыв Погодина о своей поэме! Погодин защищал ее от хулителей и поучал: «Строгие аристархи спрашивают о нравственной цели в этой пьесе. Вот она, если им того хочется (дальше курсив самого Погодина); нескромные желания людей худо награждаются»{105}. Спустя пять лет после «Нулина» Пушкин снабдил свой «Домик в Коломне» еще более саркастическим заключением – моралью о том, что кухарку даром нанимать опасно и что мужчине рискованно рядиться в женское платье, так как борода или ее бритье когда-нибудь неминуемо выдадут его. «Вот вам философия, какая вам доступна и нужна;

      Больше ничего

      Не выжмешь из рассказа моего».

      «Граф Нулин» был написан в Михайловском, по свидетельству самого Пушкина, – «в два утра», 13 и 14 декабря 1825 года. Сохранились две собственноручные рукописи поэмы, одна – в архиве А. Ф. Онегина, другая – у гр. Шереметева, обе беловые, но с многочисленными

Скачать книгу

<p>105</p>

Гершензон ошибся. В 1828 г. Погодин писал не о «Графе Нулине», а о IV и V главах «Евгения Онегина». См.: Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 2. 2-е изд. СПб., 1904. С. 178–185. В данном случае речь идет об отзыве Н. И. Надеждина: «Первою жертвою этого государственного секретаря (по выражению Погодина) был Граф Нулин. В 1828 году в Петербурге вышла книжечка, заключавшая в себе Две повести в стихах: «Бал» (Баратынского) и «Граф Нулин» (Пушкина). Надеждин в «Вестнике Европы» (1829,№ 2.С. 113, 151–171, 215–230) написал на эту книжечку разбор. Еще в другой своей статье под заглавием «Сонмище нигилистов» он заметил: «Литературный хаос, осеменяемый мрачною философиею ничтожества, разражается нулиными! Множить ли, делить ли нули на нули – они всегда остаются нулями! Неужели бедной нашей литературе вечно мыкаться в мрачной преисподней губительного нигилизма? <…> Никогда произведение не соответствовало так вполне носимому им имени. Граф Нулин есть нуль во всей математической полноте значения этого слова». Кончается разбор следующим общим замечанием: «Это суть прыщики на лице вдовствующей нашей литературы! Они и красивы, и пухлы, и зрелы». Итак, по приговору Надеждина Пушкин и Баратынский суть прыщики нашей литературы». <…> Критика эта возмутила Пушкина до глубины души. «Граф Нулин, – писал он, – наделал мне больших хлопот. Нашли его, с позволения сказать, похабным, – разумеется, в журналах; в свете приняли его благосклонно и никто из журналистов не захотел за него вступиться. <…> (VII. С. 129. – Е.Л.). Как отмечает далее в своей книге Барсуков: «Погодин в своем «Дневнике» записал: «Целое утро убеждал Пушкина, чтоб он не намекал на царскую цензуру своим критикам. Бесится без памяти за обвинение в безнравственности». Нас крайне удивляет, что Погодин, будучи столь близок к Пушкину, не только был равнодушен к выходкам Надеждина против Пушкина, но даже одобрял их и даже писал Шевыреву: «Надеждин вооружился против Пушкина и говорил много дела между прочим, хотя и семинарским тоном». (См.: Барсуков. Указ. соч. С. 343, 345, 346.)