LITMIR.BIZ

      В комнату в Брюсовом переулке, где жила Бениславская, через единственное окно заглядывал багровый закат, освещая небогатое убранство жилища. За столом у окна отдохнувший, выбритый, аккуратно причесанный, щегольски одетый Есенин, держа в ладонях стакан с горячим чаем, время от времени прихлебывал из него с деревенским прифыркиванием.

      На кровати, поджав под себя ноги, Бениславская, кутаясь в накинутую на плечи шаль, восторженно слушала откровения своего кумира.

      – Мне сейчас очень грустно, – говорил Есенин, поглядывая в окно. – История переживает тяжелую эпоху умерщвления личности, ведь строящийся социализм совершенно не тот, Галя, о котором я мечтал и ждал. Совершенно без славы и мечтаний… в крови! Ты понимаешь меня?

      Галя кивнула.

      – Только, Сережа…

      А Есенин продолжал:

      – Тесно в нем живущему сейчас… тесно будет и грядущим поколениям! Ну ладно, хватит, а то… – он допил чай и, перевернув стакан вверх дном, поставил на блюдечко, – весь самовар выдул. Катька, скоро ты? – крикнул он в сторону чуланчика, где ему поставили топчан. – Ты что-то сказать, Галя, хотела?

      – Да! Прошу тебя. Сережа, – то, что ты мне сейчас говорил, – заторопилась она, – все правда. Правда! Но не говори это у Блюмкина! – Она соскочила с кровати, подошла к Есенину и, преданно глядя на него своими зелеными глазами, положила ему руки на плечо. – Неужели не чувствуешь, что вокруг и над тобой тучи сгущаются? И умоляю, не пей много, а то контроль над собой потеряешь. Дай слово, Сережа!

      – Обещаю! – обнял он Галю.

      Она с готовностью потянулась к нему влажными губами, но Есенин, прижав ее к себе, поцеловал в щеку. Скрипнула дверь чуланчика. Есенин отстранился от Гали и смущенно закашлял.

      – А я ничего не видела! – сказала вошедшая Катя, хитро прищурившись. – Как вам мой наряд? – добавила она, вертясь перед зеркалом. – Как шляпка?

      – Как корове седло, – осадил ее Есенин. – Сними и не фасонь! Ну, поехали, а то неудобно, люди ждут…