Скачать книгу

леты гостей боярина Ромодановского;

      от хлюпающей жижи под ногами,

      от театральной публики,

      по вечерам курящей у моего подъезда;

      от актерок, бегущих на метро

      с букетами цветов в ядовито цветном целлофане и

      банками варенья от благодарных поклонниц;

      от также ядовито подсвеченного Спаса на Крови,

      от шлюх у гостиницы «Европа»;

      от «бомонда»,

      ночью опять курящего под моими окнами,

      с наркотическими интонациями в выкриках:

      «Максик! Ну, иди сю-юда!» —

      и в пятом часу утра

      разъезжающегося на лимузинах после тусовок и скачек.

      Потому из городской ночлежки

      уже на третий день я бегу в ночлежку загородную,

      тоже с ледяным подражанием модерну,

      но там есть лес.

      Только в лесу я становлюсь самим собою:

      после нескольких минут оцепенения

      вдруг открываются зарницы

      той Живой Жизни, ради которых и стоит еще жить.

      Хладное бурчание…

      Множество раз я в свой лес прибегал,

      очередной раз выпотрошенный или

      отутюженный асфальтным катком,

      обложенный со всех сторон

      посвистной облавою и ищейным гоном.

      И лес ласково утаивал меня в своей чащобе

      от двуногих волков,

      бережно пеленал мои раны,

      укрывая от житейских бурь и непогодицы.

      Много раз я приползал в свой лес,

      вывернутый на дыбе иль колесованный,

      в гнетущих предчувствиях ещё большей беды

      и совсем уже близкой жизненной катастрофы.

      И уже почти бездыханным

      повалившись на ложе из мха,

      муравы и сосновых иголок,

      в шуме крон я находил ответ и разрешение

      всей мой бытийственной непрухи.

      А в хладном бурчании порожистой и бурливой

      (никогда не стягивающейся ледяным панцирем)

      и беспечно весёлой Юли-Йоки

      вдруг простыми стекляшками обнаруживались

      те велия украшения,

      каковыя я полжизни почитал

      за реликвии и драгоценности…

      Берендеево царство…

      Утром в своём лесу я просыпаюсь

      от оглоушивающей тишины —

      не энтропийной и вся мертвящей

      апокалипсной гибелью всего живого,

      а той, что повязывается в один узелок

      с гармонией, ладом, благодатию.

      Избёнка моя на курьих ножках

      на семи ветрах за нощь

      выстуживается до семи градусов,

      и первым делом я натаскиваю берёзовых полешек,

      растапливая берестою печь,

      приношу ведёрко с родниковой водицей

      и пью свой утрянной кофий,

      просматривая картинки в полинявших журналах.

      А в восемь, когда наконец-то развиднеется, прямо

      у порожика становлюсь на свои

      дровяные самоходы

      и, отталкиваясь бамбуковыми палками,

      обхожу своё Берендеево царство…

      Возвращение

      Возвращение в Петербург давно

      уже стало отработанным и привычным ритуалом,

      но всё одно для меня остаётся событием.

      Возвращаюсь зимой из Териок

      непременно с толпою лыжников и лыжниц

      (сухоньких старичков и бабуль),

      каким самим хоть ужо под восемьдесят —

      всё ещё на дровяных финских лыжах

      с бамбуковыми палками.

      Здесь же и пестрядная толпа налёдных сидельцев:

      в валенках, кургузых тулупах, облезлых шапках-ушанках,

      с ледовёртами и ящиками-самоделками.

      Опосля подлёдного клёву

      и основательного сугреву

      они дружненно в вагоне электрички

      вдыхают кислород и выдыхают спирт.

      Улову с гулькин нос, зато целый день

      долгожданной свободы

      от занудственного ворчания собственной старухи.

      В Келломяках бодренно, скачуще мальчиковой походкой,

      в оранжевых штанцах и

      в кудловатом кепи на слипшемся паричке,

      в вагон подсаживается Олег Каравайчук —

      единственный на всё Комарово

      сохранившейся

Скачать книгу