LITMIR.BIZ

      Автомобиль пересёк Невский проспект, по лёгкому ноябрьскому снегу прочертил Дворцовую площадь. Она слушала теперь не привычное «Боже, царя храни…», а «Мы жертвою пали в борьбе роковой…», красными знамёнами празднуя годовщину революции. Увешанный плакатами Зимний дворец отмечал рождение новой эпохи. «Свобода, равенство, братство», «Отречёмся от старого мира», пестрело вокруг.

      За площадью встали у мрачного серого здания. Нахмуренные – один в пальто и в шапке, другой в кепке и в кожанке, поднялись по широкой мраморной лестнице на второй этаж, и пошли по анфиладе парадных залов. Там никого не было видно: в белых чехлах пылилась мебель, в стенах чернели провалы каминов, эхом отскакивали шаги от мраморных стен – ковры сняли и под ногами поскрипывал дубовый паркет.

      Звонко тикали часы, с люстр печально свисали хрустальные листья.

      Всё начало обрастать забвением.

      – Как они жили в таком каменном мешке? До костей пронизывает холод, – поёжился солидный человек в пальто с собольим воротником, – А когда его жена уехала, Степан? – спросил он крепкого парня в чёрной куртке.

      – Не уехали, а удрали, поправил он руководителя, – Успели сбежать от расправы. Князь-то, который здесь жил, вроде и стишки писал?

      – Не вроде, а издавал стихи – салонную, буржуазную поэзию, – подтвердил Пётр Анатольевич, – Ты, Степа, в НАРКОМПРОСе* служишь и должен приобщаться к…

      – Приобщаться?! – Нервно перебил тот руководителя. – Отсюда всё старье велено убрать, да позолоту забелить.

      – Ты погоди командовать! Одернул Пётр заместителя. – Там, он показал пальцем куда-то в сторону, пока ничего не решили. Дворец достояние народа.

      – Какое к чертям, достояние! возмутился тот, – У нас своя культура будет. Что он в жизни и в поэзии-то вашей понимал? В деревнях поди не голодал, на каторгах не горбатился. Воры, буржуи, ух!

      Он сорвал с головы кепку и швырнул её на изящный позолоченный диванчик так, что тот будто съёжился и вскрикнул в ответ на грубость Стёпы.

      – Ценности и картины вывозят? – Мы подумаем и примем решение.

      – А может, приют для детей устроить?

      – Посмотрим.

      Тот промолчал, но на дне его глаз читалось: «А ты, интеллигентик – контра».

      По винтовой лестнице они спустились вниз в личные покои бывших хозяев.

      Прошлись по комнатам – оглядели уютную гостиную: пальмы в кадках, гору вышитых подушечек на диване, пёструю скатерть на круглом столе под шёлковым зелёным абажуром.

      – Какое мещанство! И жили, как обычная мещанская семья, – теребя засохшие розы, заключил Заключил Пётр Анатольевич, – М-да, цветочки, вазочки.

      В кабинете они прошли к письменному столу. Рядом с ним стоял распахнутый сейф, а в нём лежала тетрадь в солидном кожаном переплёте. Замочек на ней был сломан и бездействовал. Пётр Анатольевич вынул её, небрежно покрутил в руках:

      – Его бумаги остались? Превосходно.

      Он полистал страницы с изящным почерком, и, остановив рукой одну, вчитался. Брови его удивлённо поплыли к вискам. Пётр Анатольевич покачал головой и хмыкнул. Степан, теребя кепку, с нетерпением глядел на него. Наконец, он оторвался от тетради и аккуратно положил её в свой портфель.

      – Вот что, Стёпа…, решительно начал он, но помедлил, решая сказать или пока не говорить ему нечто важное.