LITMIR.BIZ

      Золушка поднимает юбки,

      Опускается на колени – и трещина по земле,

      Это орешник вырос,

      Ягоды будто кровь корриайе.

      Мамочка любит меня, мне тревожно,

      Мне б ускользнуть и забраться на голубятню,

      Будь, говорит, доброй, а я не умею,

      Стану просить птиц-полнокровок.

      Эвой, сигеньи, выклюй глаза им,

      Пусть ничего не увидят.

      Эйарра, пусть не умрут звериимя,

      Только ослепнут навечно.

      Красный орешник,

      Кто-то отрежет пятку, а кто-то палец,

      Говоришь, дерево то – пластмасса?

      Ну и что, буду ему молиться.

      Счастье моё, пуэртале,

      Если оэтилай истинна, корта,

      Вот тогда я, может быть, и надену

      Платье с лентами, башмачки, серёжки.

      Праздник. У дома многоподъездного дочка царёва,

      снежные копья, зарёвана.

      Ёлка за домом многоэтажным – символом воткнута,

      «Волки, волки!», воет кто-то.

      Не смотри на костры, говорила она,

      подоткнув под меня одеяло,

      проверяла ладонью висок

      и вилась кругом будто лисица.

      В умывальнике в полночь большая луна

      норовила за край перелиться.

      Не кивай на восток, это мало ли кто,

      не нужна их судьба на распробу,

      разве там, а не тут.

      Страшно тени идут,

      а умыла с утра освещённой водой —

      за луной не увидела пробку.

      По-заячьи искры бегут, и зигзаг

      переходит в пунктир. И от грыжи

      согнувшийся дом, где сгорает чердак,

      рассыпается крыша —

      держит выцветшие по летам

      вверх-смотрящие балки сырые.

      Я на землю смотрю и под землю, а там

      жгут костры, и костры, и костры, и…

      Валуну, чья гладкая шкура

      Спёкшейся кровью подбита,

      Осторожные лисы молились,

      Жаловались еле слышно.

      А оживший от ласки камень

      Потому равнодушным казался,

      Что боялся запутаться в просьбах,

      Тихих лис боялся немного.

      Так покрывали одежду

      почки сосновые, крошево,

      иглы сосновые между

      рёбер подошв.

      Там я бродила долго,

      следом тащился волоком

      снег – но и снег был пологом,

      стыд – но и стыд был волком.

      Ну и кого мне просить: запрети,

      не подпускай, обругай?

      Запахи будут заповеди:

      сосны, лучи, снега.

      Что же случилось в доме?

      Отблеском в чашке забрезжило,

      в чае чаинки, кроме

      крошева снежного.

      Зимний пляж, навесы, расшатанное бытьё,

      Где судьба большая снова взяла своё,

      Окатила, смяла, с балкона смела бельё,

      Растеряла либо.

      Вот вода большая, глянешь кругом – везде

      Мокнут платья птичьими спинами на воде,

      В рукавах песок и камушки на животе

      Не пускают в небо.

      Так и я, носимая, разного набралась,

      Что волна подбрасывает, озлясь,

      Вот ракушка, водоросли, морская грязь,

      Ничего не лишне.

      Унесу ли, справлюсь

Скачать книгу