Скачать книгу

на этой лесопилке, пока ее не закрыли, и мамин дом, в котором она выросла, находился неподалеку. Эйра вдруг осознала, что почти все, что есть у них в округе, можно охарактеризовать как старое или бывшее. Воспоминанием о том, что было здесь раньше.

      – У тебя в поселке была подруга Унни, которая снимала квартиру в старом рабочем квартале, его еще в шутку прозвали «Огромным наслаждением». Я помню, она частенько гостила в нашем доме, потому что жила одна, и, когда это случилось, ночевала у нас.

      – Да, да. Не знаю, что ты там себе вообразила, но я еще не настолько больна склерозом. Она потом оттуда переехала. Познакомилась в Сундсвалле с одним джазовым музыкантом, и поминай как звали. Когда же это было? Впрочем, ее можно понять – некоторым женщинам тяжело выживать в одиночку.

      Черстин потыкала в картофелины зубочисткой. То, что надо, мягкие, но еще не разварившиеся, словно у мамы внутри был встроенный таймер. Как хорошо, что еще бывают такие моменты, подумала Эйра. Что в ее нынешней маме осталось еще многое от прежней Черстин.

      – Так вот, тот четырнадцатилетний подросток, который это сделал, он вернулся в Кунгсгорден. Я его вчера видела.

      – Ух ты. – Мама подавила куски сливочного масла о горячие картофелины и перемешала все со сливками, зачерпывая их чересчур много. Добавила селедки и лосося и с жадностью принялась запихивать еду в себя. Неуемная прожорливость – одно из последствий заболевания деменцией. Может, она забыла, что уже ела несколько часов назад, или испугалась, что больше не получит пищи и скончается от голода. – Не понимаю, и как только таких выпускают.

      – Ты знаешь Свена Хагстрёма?

      В ответ – тишина. Долгое пережевывание.

      – Как ты сказала?

      – Отец Улофа Хагстрёма, убийцы Лины. Как оказалось, он никуда не уехал и все эти годы продолжал жить у себя в Кунгсгордене.

      Черстин отодвинулась от стола и, привстав, принялась искать что-то в холодильнике.

      – Я же помню, что поставила бутылку вот сюда, а теперь ее нет.

      – Мама, – Эйра помахала в воздухе бутылкой с абсентом, которую они уже успели пригубить. Она налила еще.

      – «Привет, Деды Морозы»![2] – завопила Черстин и радостно взмахнула рюмкой.

      С болезнью цвет ее глаз начал меняться, особенно сильно это проявлялось в те моменты, когда она утрачивала связь с реальностью. Жившая в них синева бледнела, но стоило ей что-нибудь вспомнить, как глаза тут же ярко вспыхивали. Сейчас они были прямо-таки бирюзовыми.

      – Свен Хагстрём был найден вчера мертвым, – сообщила Эйра. – Мне вот интересно, что он был за человек. Как меняются люди, когда узнают, что их собственный сын – убийца.

      – Он приходился родственником Эмилю Хагстрёму?

      – Не знаю, а кто это?

      – Поэт! – Глаза матери сверкнули тем самым ярко-голубым цветом. На мгновение голос Черстин Шьёдин стал таким же властным, как и прежде, и в нем прозвучали знакомые нотки: «Да ведь это же очевидно! Как можно такого не знать!» – Даже если ты не читаешь книг, то все равно должна его

Скачать книгу


<p>2</p>

«Hej tomtegubbar!» – шведская застольная песня, под которую также дети водят хоровод на Рождество.