Скачать книгу

вечно с палкой, ругает баб, чуть они станут разговаривать.

      – Куда вас гонят? – спросил я со страхом, пока Середа отстал.

      – Далеко, к Харьковской улице, новые казармы обмазывать глиной. А твою мать еще не выгоняли? – спросила соседка.

      – Нет, – ответил я с ужасом. – Разве можно?

      – А то что же, ведь она такая же поселянка, как и мы все… А что ж ты Репчиху не выгоняешь на работу вместе с нами? – обратилась она к догнавшему нас Середе. – Ведь такая же поселянка! Что ж она за барыня?

      Середа остановился, задумался. А в сам деле, что ж она за барыня?

      Он подошел к нашему крыльцу и крепко застучал палкой в дверь.

      Маменька выбежала с бледным лицом…

      – Завтра на работу, сегодня только упрежаю, завтра рано собирайся и слушай, когда бабы и девки мимо будут идти, – выходи немедленно!..

      Новые казармы были на выгоне, недалеко от Делового двора, откуда виден Страшный ров. К Страшному рву все боялись подходить: там целыми сворами бегали и лежали расстервившиеся собаки, даже бешенные оттуда иногда мчались, мокрые, с пеной у рта, прямо по дороге, пока их не убивали палками мужики. А на днях эти собаки разорвали чьего-то живого теленка: так и растерзали и обглодали до костей. В ров валили всякую падаль: и дохлые коровы, и лошади, и собаки, и кошки, и овцы лежали там с оскаленными зубами, с ободранными шкурами, раздутыми животами, а другие – высоко подняв одну заднюю ногу. Вонь такую несло оттуда, что не подступиться…

      С узелком (в нем на тарелке было положено съестное для маменьки) я поднялся на Гридину гору и прошел дальше к плетню Дворянского сада: там я увидел, что собаки со страшным лаем понеслись к кладбищу и к Староверскому лесу.

      Я обрадовался и почти бегом пустился к казармам, и бабы наши уже были мне видны.

      Девки пели песни и мешали глину с коровьим пометом и соломой. День был жаркий и они почти все были покрыты белыми платками и косынками, чтобы не загореть.

      – Барыня, белоручка, – кивали бабы в сторону маменьки, – узнаешь, небось, как поселянки работают, а то, вишь, все отбояриваются. Небось Середа тебе покажет барство!..

      Маменька подошла ко мне; она была под черным большим платком, спущенным низко. Лицо ее было так красно и блестело от слез так, что я едва узнал ее…

      – Ах, напрасно ты все это нес, мне и есть не хочется! – сказала маменька.

      Мы сели на высохшей травке.

      – Как же ты от собак прошел? – спросила маменька.

      – Я к садам, к плетню, а оттуда, как увидел, что собаки понеслись к окопу, я скорее сюда.

      У маменьки руки были в глине, и местами из них кровь сочилась.

      – А трудно, маменька? – шепчу я. – Можно мне за вас поработать?

      Маменька рассмеялась сквозь слезы и стала меня целовать. Я никогда не любил целоваться.

      – Маменька, – отталкиваюсь я, – может быть, поселянам нельзя целоваться? Не надо…

      Маменька заплакала, посмотрела на свои руки и пошла к общей бадье вымыть их.

      Потом мы сидели; маменька ела обед. Нам слышен был лай рассердившихся

Скачать книгу