Скачать книгу

притче говорится о том, что талант в землю зарывать нельзя. И она всегда знала, что с нее Создатель спросит не «счет ложек», а главное: что она сделала с ей данным, с ей заданным. А к заданному тот же Создатель навесил нищету, трудный быт и вообще всегда трудную долю: замужней женщины, матери [5; 174–175].

      Эмилий Львович Миндлин:

      Вероятно, царица (если б своенравность судьбы заставила царицу стирать) стирала бы, как она, не наклоняясь над тазом с въедчивой мыльной пеной и ни в малость не унижаясь нецарским трудом. Она оставалась равной себе – и выше всякой возможности унижения. Она не стирала – рубашка сама простирывалась в мыльной теплой воде, а Цветаева только присутствовала. Не по-женски она пришивала пуговицы и не по-женски вдевала в игольное ушко драгоценную в бедное время нитку. Ей надобно было только повелеть послушной иголке с ниткой, чтоб иголка не баловала, чтоб шила себе, как сказано, задано, велено ей Мариной.

      Так же и оладьи на сковородке – сами собой пеклись, а она только присутствовала, надзирала, чтобы они сами собой пеклись [1; 115].

      Екатерина Николаевна Рейтлингер-Кист:

      В быту – абсолютная неустроенность и неуменье одолеть «быт» выражалась в неописуемом хаосе комнат, в которых жила. (Только тетради и стол были священны.) Но эта неустроенность и грязь (при моих поездках к ним) как-то совершенно нас не касались. Мы общались «в другом плане» – полноценно и для меня так интересно.

      Мне даже казалось нелепым и несправедливым, что Марина должна была все же что-то готовить и мыть. (Были и комичные случаи несъедобности того, что приготовила.) [1; 288]

      Вадим Леонидович Андреев:

      Страстность матери, забота о хлебе насущном (не для себя, конечно, но для детей) приковывали ее к плите – почти целые дни проводила она на кухне, всегда в аккуратном переднике, и здесь же, на кухне, поджаривая котлеты и варя кашу, М. И. читала стихи. В эти минуты все окружающие ее предметы бывали для нее остро враждебны: плита, обжигающая ее, сковорода, с ее чадом и шипеньем, – она сражалась с ними. Иногда, устав от безнадежности этой борьбы, она искала отдыха в юморе, в игре [3; 172–173].

      Зинаида Алексеевна Шаховская:

      Вижу Марину Цветаеву в ее нищенской квартире в предместье Парижа, Ванв. Стоим на кухне. Марина Цветаева почему-то варит яйца в маленькой кастрюльке и говорит мне о Райнер Марии Рильке. Я, зачарованно, слушая неповторимый ритм и неповторимое содержание ее речи, но вот ничего не помню о Рильке. Помню только лицо Марины Цветаевой и эти самые высоты, на которые она меня влекла с такой неудержимой силой, не зная, что следовать за ней я не могла. И обыденность, конечно, сразу отомстила за презренье к ней: вода в кастрюлечке выкипела до дна, яйца не сварились, а спеклись и лопнули, алюминий же прогорел… [1; 425]

      Марина Ивановна Цветаева. Из письма А. А. Тесковой. Париж, Медон, 12 декабря 1927 г.:

      …Скоро Рождество. Я, по правде сказать, так загнана жизнью, что ничего не чувствую. У меня –

Скачать книгу