Рассказы о необычайном - Пу Сун-лин Азбука-классика

Скачать книгу

а потом вдруг стал таким раболепным?

      Лю все более и более трепетал и пугался.

      – О небесная фея, – бормотал он, – из каких ты мест? Я ведь не имел случая ни поклониться тебе, ни знать тебя! Когда же, скажи, до настоящего времени успел я тебя оскорбить?

      – Давно ль, скажи, расстались мы, – улыбалась ему в ответ фея, – чтоб уж так помутнеть и потускнеть воспоминанию? Разве это не ты был тот, который – помнишь, тогда? – сидя с важным и серьезным видом, точил кирпичину?

      И вот разложили парчу и кожу, поставили в яшмовых сосудах напитки, и фея торопливо усадила Лю, стала с ним пить и говорить с ним о делах нынешних и древних. И то, что она говорила, было так глубоко и так метко, до того необычно, что Лю, весь растерянный, смущенный, не знал, что ему ответить.

      – Я только что успела, – сказала красавица, – съездить к Яшмовому озеру[134], разок там попировать. Через сколько же рождений ты успел пройти, чтобы твой острый ум мог так окончательно отупеть?

      С этими словами она велела служанке густо отварить настой из хрусталя и поднести Лю. Лю принял и стал пить. И вдруг, выпив, он почувствовал, как его ум и душа раскрылись и прониклись.

      Затем настал уже темный вечер. Все служанки удалились. Фея затушила свечу, разложила постель, и по всем кривым пошла до пределов их радостная любовь.

      Еще не рассвело, как девушки свиты уже вновь собрались. Красавица поднялась, но ее роскошный наряд был такой же, как вчера, и прическа оставалась совершенно законченной, так что она и не приводила ее снова в порядок.

      Лю, влюбленный, весь приникнув к ней, с неотступным усердием старался выпытать у нее, как ее фамилия, как имя.

      – Сказать, что ж, ничего, можно, – отвечала фея. – Боюсь только, как бы не усугубить твоих недоумений. Моя фамилия Чжэнь[135]. Ты же – потомок Гун-ганя, который в те времена из-за меня совершил преступление и пострадал. Этого моя душа, скажу по совести, вынести не могла, и вот наше сегодняшнее свидание вызвано, между прочим, моим желанием отблагодарить тебя моим глупым чувством.

      Лю спросил, где теперь Вэйский Вэнь[136].

      – Пэй[137], – сказала она, – не более как самый обыкновенный сынок своего разбойника-отца[138]. Мне приходилось по нескольку лет бывать среди веселящихся и беспечных людей, принадлежавших к богатой знати; так вот, я иногда встречалась с ним, но не останавливала на нем внимания. Его, видишь ли, в свое время из-за А-маня[139] долго держали в темном царстве[140]. Я ничего более о нем не слыхала. Напротив того, Чэньский Сы[141] стал теперь книжником у Владыки[142]. Раз как-то я его видела.

      Вслед за этими ее словами тут же появилась колесница с драконами, которая остановилась среди двора. Царица подарила Лю коробку из яшмы, сделала прощальное приветствие и взошла на колесницу. Тучи подняли ее, заволокли туманы… Она исчезла.

      С этого времени литературная мысль Лю сильно развилась. Однако, охваченный воспоминанием о красавице, он весь застыл в думе и имел вид помешанного.

Скачать книгу

<p>134</p>

…съездить к Яшмовому озеру… – Местопребывание царицы фей Си-ванму в горах Куньлунь, на далеком, по китайским представлениям былого времени, западе. Слева от ее дворца – Яшмовое озеро, справа – Изумрудная река.

<p>135</p>

Царица Чжэнь. – В основе рассказа лежит следующий исторический анекдот. Лю Чжэн, по прозванию Гун-гань, знаменитый поэт и генерал III в., отличался способностью спорить и возражать, отвечая без малейшего промежутка. Дело вышло так, что наследник престола выбрал его вместе с другими в компанию литературных талантов. И вот, сидя со своими учеными друзьями за вином и придя в особое умиление, царевич велел своей супруге, великой княгине, по девичьей фамилии Чжэнь, выйти и поклониться гостям. Большинство гостей пали наземь, и только один Лю посмотрел на нее как на обыкновенную женщину. Его схватили, хотели казнить, но заменили смерть ссылкой на принудительные работы – в качестве гранильщика камней. На двор гранильщиков зашел как-то сам император, увидел, что Лю сидит с важным видом за своей работой. «Что скажешь о камне?» – спросил государь. Лю, желая воспользоваться случаем, чтобы сказать о себе и оправдаться, стал на колени и отвечал: «Камень идет с утесов Цзинских гор. Он снаружи отливает всеми пятью цветами, а внутри таит самые знаменитые сокровища. Гранить его – ему сиянья не прибавить, резать его – ему линий вен не причтешь. Он держит в себе прямой и крепкий дух, который он воспринял от самой природы вещей. Однако его вены кривы и извилисты: они вьются и кружат, и им выпрямиться не удается!» Государь расхохотался и в тот же день простил Лю. («Прямой» чжэн – намек на имя Лю: Чжэн. «Вены» ли – то же слово, что ли «правда». «Извилистый» цюй – то же слово, что цюй «обида, кривда». То есть, переводя эту фразу на явную двусмыслицу, надо передать ее так: «Я, Чжэн, прям и тверд: такова моя природа. Однако моя правда вьется причудливой кривизной и все не может дождаться своего выпрямления».)

<p>136</p>

Вэйский Вэнь – государь (ди), называемый посмертным титулом Вэнь («Просвещенный») и начавший собою династию Вэй (220–265).

<p>137</p>

Пэй – Цао Пэй (Цао Пи) – так звали Вэнь-ди до его возвеличения.

<p>138</p>

…сынок своего разбойника-отца. – Цао Цао, отец Вэнь-ди, временщик и удачный воевода, употребил все свое умение и дарование исключительно на приобретение для себя и своего рода царского престола. Китайская литература и история считают его разбойником.

<p>139</p>

А-мань – его отец, Цао Цао, о котором только что шла речь.

<p>140</p>

…в темном царстве. – То есть в аду, где Цао Пэя держали как сына насильника и узурпатора Цао Цао.

<p>141</p>

Чэньский Сы – третий сын основателя династии Вэй Цао Цао по имени Цао Чжи (192–232). Его пожаловали титулом Чэньского великого князя, а после смерти присвоили титул Сы («Мыслитель»). Он является блестящим, может быть даже самым блестящим, представителем китайской музы и литературы для III в., в каковой области он достиг изумительного совершенства.

<p>142</p>

…книжником у Владыки. – Личным секретарем и хранителем печати у высшего божества, понимаемого, впрочем, скорее всего, схоластически как отражение земного порядка на небесах.