Скачать книгу

не называют себя офицерами, – один их вид слишком бы опорочил это звание! Вот Аничков дворец без караула. Вот Измайловский полковой собор, но нет памятника Славы из турецких пушек. Вот Троицкая площадь, но где же маленькая старинная часовня? Вот городская ратуша[46], но часовни нет и здесь. В Пассаже и Гостином Дворе зияют пустые окна вместо блестящих витрин… Цветочных магазинов и ресторанов нет вовсе. А вот здесь была церковь в память жертв Цусимы[47]… Боже мой! Да ведь все стены этого храма были облицованы плитами с именами погибших моряков, висели их кресты и ордена… Разрушить самую память о такой битве – какое преступление перед Родиной! Еще одна обида.

      Душа города – та, что невидимо реет над улицами и лежит как печать на зданиях и лицах, – она уже не та. Этот город воспевали и Пушкин, и Блок – ни одна из их строчек неприложима к этому пролетарскому муравейнику. И как не вяжется с этим муравейником великолепие зданий, от которых веет великим прошлым и которые так печально молчат теперь!

      Вот вам особа женского пола из автомобиля высаживается. Язык не поворачивается сказать «дама»: кокотка, и то много чести, шика никакого. О боже! Да она с портфелем! И шаг деловой – вон с какой важной миной вошла в учреждение. Бывшая кухарка, наверное, – ведь теперь каждая кухарка умеет управлять государством. А вот еще портфель, – наверно, это студент нынешний, второй Вячеслав Коноплянников. А давно ли Белый в своих стихах нарисовал портрет студента: «Я выгляжу немного франтом, перчатка белая в руке…»[48] До чего много этих «пролетариев»! Отчего их так много? Легион! Все это на бред похоже. «Где вы, грядущие гунны, что тучей нависли над миром!»[49] Вот они. Они все здесь, а этот шум – их чугунный топот. Не зря пророчили поэты, но никто не внял им вовремя. Из заветных творений, наверное, не сохранится скоро ничего. И в самом деле всколыхнется поле на месте тронного зала, а книги уже теперь складывают кострами – завернули же мне это подлое пшено в страницу из Евангелия. Остается появиться белому всаднику или Архангелу с трубой. Может быть, я начинаю сходить с ума? Какое-нибудь последствие ранения?

      Несколько раз он заходил в церковь на углу Моховой[50]. Его тянуло туда не потому, чтобы ему хотелось молиться, – со дна опустошенной души не подымалось молитв, но сама обстановка храма, давно знакомая и родная, казалось, одна только не изменилась за эти страшные десять лет. Она напоминала ему детство, переносила в прошлое, смягчала и успокаивала тревожные думы.

      В один из своих «выходных» дней он стоял утром в храме, погруженный в печальные думы, и вдруг заметил, что в боковом приделе идет исповедь: как раз в эту же минуту церковный хор грянул «Дева днесь»[51]. Тут только он вспомнил, что это канун Рождества. Целый рой воспоминаний детства нахлынул на него и затопил теплой волной. И вдруг охватило желание подойти вместе с другими к причастию, как ходил

Скачать книгу


<p>46</p>

Здание Городской Думы на углу Невского проспекта и Думской улицы.

<p>47</p>

По всей видимости, имеется в виду церковь Спаса-на-Водах в конце Английской набережной, построенная в 1909-м и взорванная в 1932-м, то есть четырьмя годами позже описываемого момента.

<p>48</p>

Точная цитата из поэмы Андрея Белого «Первое свидание» звучит так: «Сюртук – зеленый, с белым кантом; Перчатка белая в руке; Я – меланхолик, я – в тоске, Но выгляжу немного франтом».

<p>49</p>

Из стихотворения «Грядущие гунны» Валерия Брюсова.

<p>50</p>

Церковь Симеона и Анны на углу Моховой и улицы Белинского, бывшей Симеоновской.

<p>51</p>

«Дева днесь Превечное Слово в вертепе грядет родити неизреченно» – фрагмент рождественского богослужения.