LITMIR.BIZ

      5

      Мария Алексеевна прикупила «сельцо Захарово» (впервые упоминается в документах в 1586 г.) с 13 крестьянскими дворами и 134 душами в 1804 году за 28 тысяч рублей и владела им до 1811 года, когда, согласно источникам, в нем насчитывалось 900 десятин земли, 10 крестьянских изб, в которых проживало 60 «душ крепостных». Продала она его уже за 45 тысяч рублей дальней родственнице – Харитонии Ивановне Козловой, невестке своей родной сестры Аграфены. Степан Шевырёв, проживавший по соседству, вспоминал, что «деревня была богатая: в ней раздавались русские песни, устраивались праздники, хороводы, и, стало быть, Пушкин имел возможность принять народные впечатления». Помимо главного дома, в усадьбе имелись и два флигеля, в одном из которых и жил летом Саша. Ни флигеля, ни дом не дошли до нашего времени, хорошо, что в послании к своему лицейскому товарищу Павлу Юдину в 1815 году поэт увековечил усадьбу стихами: «Мне видится мое селенье, Мое Захарово…». Пушкин как-то поделился с Павлом Нащокиным воспоминанием о своем деревенском детстве, и тот писал: «Семейство Пушкиных жило в деревне. С ними жила одна родственница, какая-то двоюродная или троюродная сестра Пушкина, девушка молодая и сумасшедшая. Ее держали в особой комнате. Пушкиным присоветовали, что ее можно вылечить испугом. Раз Пушкин-ребенок гулял по роще. Он любил гулять, воображал себя богатырем, расхаживал по роще и палкою сбивал верхушки и головки растений. Возвращаясь домой после одной из прогулок, на дворе он встречает свою сумасшедшую сестру, растрепанную, в белом платье, взволнованную. Она выбежала из своей комнаты. Увидя Пушкина, она подбегает к нему и кричит: “Mon frиre, on me prend pour un incendie” (фр. “Брат, они меня приняли за пожар”). Дело в том, что для испуга к ней в окошко провели кишку пожарной трубы и стали поливать ее водою. Пушкин, видно, знавший это, спокойно и с любезностью начал уверять ее, что ее сочли не за пожар, а за цветок, что цветы также поливают».