LITMIR.BIZ

      Солнце наследило одуванчиками в траве. Редкий пэсах без снега в Москве, но ведь бывает! Тощая ребецен Доба в черном платье и парике писала химическим карандашом номер очереди за мацой над номером смерти бывшему узнику гетто.

      – Есть надежда?

      Воплощение «Казней египетских» усмехнулась:

      – Шрайбт нумер! Тойзенд зиксцикс…

      Толкали со всех сторон – каждый наводил порядок.

      – Чтоб вы сгорели! – трепыхался в центре Фишман, рыжий и потный – шаровая молния.

      Ну и приход достался от покойного Левина – ветераны, инвалиды, понаехавшие из подмосковья, подаванты, отъежанты, диссиденты-сионисты… Чемоданы уже упакованы. Просто нет слов. Чья-то грудь легла ему на лицо.

      – Хелпт мир! – Фишман на женской груди, как арбуз на тарелке.

      Но кто его услышит? Разве вон тот – излом бровей, орлиный взгляд и ермолка лихо сбита на ухо. Это Каплун.

      – Некейва, отпусти раввина! – он-таки оттащил несчастного Фишмана за красную взлохмаченную бороду от сдобных цицек, не в пэсах будет сказано.

      Каплун взметнул костыль, как посохом Моисей перед Исходом.

      – Ну, за мацой, евреи, становись!

      Потняки пихали грудастых евреек и двигались за «командиром».

      – Нумер айн, босяки! – и огрел костылем очкастого счастливца, как благословил.

      Фишмана донимали интеллигенты.

      – Рабби, кто главнее – Моисей или Аарон?

      – Где? – Фишман вздохнул полной грудью, свел лохматые брови к носу. – Где ты их, сволочь, видел!? Сойди с моей ноги!

      На лестнице курили отъежанты.

      – Ничего не берите. Там все есть.

      – На каждом углу – холодильник.

      – Бесплатно?

      – Они все выбрасывают на улицу и покупают новое. Телевизоры цветные выбрасывают!

      – В Израиле?

      – Нет, в Монголии.

      – Зять отправил мотоцикл, самовар, матрешек.

      – Через Одессу? Мишигенер, а если вас не выпустят?

      – Что вы расстраиваете человека? Вы пришли за мацой? Ге й ин дрейд. Антисемит!

      – Сам такой! От таких мы убегаем.

      – Вы убегаете от собственной тени.

      На лестницу поднялись отказники: маленький Гриша Розенштейн. Мистик с авоськой и жиденькой бородкой а-ля хабад-любавич. Он улыбался, словно у него уже талон в кармане. Он счастлив, что сбежал от жены. Его окликнул Ваня Гой.

      Галахический Ваня Гой раздавал агитку «Домой!» размером с ладонь.

      – Сам сделал? – у Гриши от холодного пива голос сел; он и сам того и гляди сядет за самиздат.

      – Голубь в клюве принес, – у Го я мамина улыбка.

      Тем временем, уличная толпа окружила море Эссаса. Из рюкзака его торчала маца, как крылья ангела.

      – Финики на пэсах едят?

      – Нет.

      – Мы харосет сделали из фиников.

      – Шоколад тоже нельзя.

      – А водку?

      – Раз нельзя хлеб, значит и водку.

      – Азохен вей, бояре, а шо же можно?

      На Горку поднялись трое нездешнего вида: бруклинские хасиды.