Скачать книгу

уважаемы» (статья 46 приложения). Все эти нормы задавали общую рамку поведения на оккупированной территории, однако с трудом давали ответ, как вести себя в случае массовой враждебности. Обобщенность формулировок допускала двоякие трактовки. Так, статья 50 приложения к Конвенции запрещала накладывать «общее взыскание, денежное или иное <…> на все население за те деяния единичных лиц, в коих не может быть усмотрено солидарной ответственности населения». Последнее, как и то, что именно считать «открытым ношением оружия», фактически оставалось на усмотрение начальствующих лиц и могло трактоваться совершенно по-разному. В отношении неприятельской собственности Конвенция также накладывала ограничения – ее истребление и захват могли быть оправданы только военной необходимостью (статья 23 приложения, пункт «ж»), статья 46 приложения напрямую запрещала конфискацию частной собственности, при этом статья 51 приложения разрешала контрибуции, а также сбор налогов, натуральных повинностей или работ на нужды армии или для организации управления занятой территорией.

      «Мы» / «Они»: к вопросу о ментальной дистанции

      «Тотальный» характер мировых войн проявлялся не только в политической, экономической и военной, но и в идейной плоскости. В данном случае мы говорим о качественной трансформации образа врага, который теперь не просто противник на поле боя, но – экзистенциональный враг, угрожающий самому существованию. Как отмечал А. Д. Куманьков: «Из столкновения двух государств и двух армий, как это было в классических войнах европейских народов, конфликт перерастал в решающую битву двух мировоззрений, одновременное сосуществование которых было невозможным»[43]. Тем самым характеристика целей (не отдельные экономические выгоды и территориальные приращения, а кардинальное изменение мироустройства, если не полное уничтожение противника) превращалась в одну из ключевых особенностей именно «тотальных» войн. Подчеркнем, что речь идет именно о специфике «социального воображения» широких кругов населения. И здесь стоит признать, что чувство «эпохальности» конфликта было характерно для интеллектуальных слоев всех воюющих сторон[44]. Потому эффективность пропаганды определялась не только умением объяснять смысл участия в войне (например, и в России, и в Германии она называлась оборонительной), но и способностью увеличивать ментальную дистанцию между «Мы» и «Они», что являлось залогом успеха массовой мобилизации. Так, лейтмотивом немецкой пропаганды стало представление русских как азиатских варваров, которые угрожают немцам как носителям европейской цивилизации[45], в то время как в России писали о «германизме» как извечном враге славянства, стремящемся теперь покорить и русский народ (православные публицисты добавляли еще одну плоскость, описывая конфликт как противостояние Бога и дьявола)[46]. Актуализирующийся на разные лады язык национализма стремился

Скачать книгу


<p>43</p>

Куманьков А. Д. Война в XXI веке. М., 2020. С. 56.

<p>44</p>

См. напр.: Мюнклер Г. Осколки войны. Эволюция насилия в XX и XXI веках. М., 2018. С. 16–33, 57–64; ЛукьяновМ. Н. Германофилия, германофобия и патриотизм: метаморфозы российских консерваторов, июль 1914 г. – февраль 1917 г. // Культуры патриотизма в период Первой мировой войны: ст. ст. / Под ред. К. А. Тарасова, сост. и предисл. Б. И. Колоницкого. СПб., 2020. С. 66–68.

<p>45</p>

См. напр.: Кретинин Г. В. Указ. соч. С. 352; См.: Ян П. «Русского – пулей, француза – в пузо!» «Родина». 2002. № 10. С. 39; Сенявская Е. С. Противники России в войнах XX века. М., 2006. С. 63.

<p>46</p>

См. напр.: Сенявская Е. С. Указ. соч. С. 62–66; Филиппова Т., Баратов П. «Враги России». Образы и риторики вражды в русской журнальной сатире Первой мировой войны. М., 2014. С. 164–166; Сергеев Е. Ю. Имперский патриотизм и кампания борьбы с «немецким засильем» в России в 1914–1917 гг. // Культуры патриотизма в период Первой мировой войны: сб. ст. / Под ред. К. А. Тарасова, сост. и предисл. Б. И. Колоницкого. СПб., 2020. С. 42–43.