LITMIR.BIZ

      Вот здесь. У этой речки. На дуэли

      Он ранен был.

                      На Черной речке. Здесь

      Барьерами чернели две шинели.

      И снег на землю оседал, как взвесь.

      А там – курки решительно взводились,

      Тропинкою, протоптанной в снегу,

      Жить рядом не хотевшие – сходились,

      Чтоб верной пулей удружить врагу.

      И в правоту свою глухая вера

      Сковала насмерть каждую из душ.

      И первым был у черного барьера

      От ревности осатаневший муж.

      Но увидав, как зазияло дуло,

      Нацелившись безжалостным зрачком,

      Повеса больше ни о чем не думал…

      Снег рухнул с веток —

                                муж упал ничком.

      Потом приподнялся, сжимая рану,

      И целился, казалось, целый век.

      Горд выстрелом, как «Сценой у фонтана»,

      Не понимая горького обмана,

      Он крикнул «браво» и упал на снег.

      Но был его свинец неверно пущен.

      Бард шел убить, но волею небес

      Смертельно ранен Александр Пушкин.

      И еле поцарапан Жорж Дантес.

      Великий нежилец на белом свете,

      Тобой играл неумолимый рок:

      Поэт лежит в Дантесовой карете.

      И мчит убийцу пушкинский возок…

      Поэт прощается, прощает, примирившись,

      Уносит силы почерневший день,

      А на Фонтанке, у дверей столпившись,

      Не верят люди в черный бюллетень.

      Рыдает Гончарова в черном платье.

      Жуковский шепчет: «Ах, не уберег!»

      Разящим словом Лермонтов отплатит

      Тем, кто взводил и нажимал курок.

      Кому же мстить?

                           Кавалергардской страсти?

      Тем, кто интригу закрутил хитро?

      Мстить черной зависти, а может, черной власти?

      Но вот уже открыты двери настежь:

      Из рук упало вещее перо.

      Царь приказал. Монарх покоя хочет.

      Не волновались горожане чтоб,

      В кибитке при жандарме черной ночью.

      Был увезен из Петербурга гроб.

      Вдова на память вещи мужа дарит,

      Плывет над снегом поминальный звон.

      Убийца по приказу государя

      Навеки из России удален.

      О нет, он от раскаянья не спятит,

      Разбогатеет и окончит дни

      Через полвека – в девяносто пятом

      В кругу на совесть плачущей родни.

      А чернота?

                   Ее всегда хватало.

      Ведь для нее достаточно свинца.

      И много очень мягкого металла

      Прошло сквозь очень твердые сердца.

      Со временем обиды побледнели,

      Но давней черной памяти верна

      Та речка, у которой на дуэли…

      Но и она не потому черна…