LITMIR.BIZ

Скачать книгу

[29: РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 4, л. 74.] Возможно, вспоминала Марина собеседницу Максимилиана – Марию из «Флорентийских ночей», которую Гейне изобразил с длинными локонами, которые, «как вспугнутые золотые змеи, кольцами обвили ее голову», или Паганини, которого во время исполнения музыки Гейне тоже изобразил с волосами, «словно черные змеи».

      Строки стихотворения Цветаевой изъявляют не только полноту женского счастья после любовной ночи, они о «простоволосой», непричесанной, стихийной радости лирического высказывания. Радость «поздороваться с утра» – подлинное счастье говорить стихом и быть услышанной, присутствие собеседника и адресата для стихов. Сегодня шхуна ее души плывет в океане лирики, подгоняемая ветром вдохновения. Цветаева не совсем оттаяла от льдов одиночества. Чужая душа – льняной парус, любовное полотно будущих стихов, которые напишет она, освободившись от прежних страстей, в новой «шкуре», «вызолоченный», «седьмой», отражающей солнце в стихах. Кто был этим солнцем: Эфрон или Геликон? Два солнца светили одновременно на ее небосклоне! (См. талантливый разбор стихотворения «Два солнца стынут – о Господи, пощади!», в статье С. Карлинского., назвавшего стихотворение об Эфроне и С. Парнок вариацией на романс Шуберта «Die Nebensonnen» («Ложные солнца») из цикла «Зимнее путешествие»). – Карлинский С. «Два солнца-соперники» (// Литературное обозрение, 1992. №11—12, с. 31—37). Если верить письму, Цветаева абсолютно занята Геликоном, он в ней пробудил и нежность, и жажду жить, и взметнул в облака ее Пегаса. Последнее четверостишие имело другие редакции: вариант, показывающий двуостроту цветаевского языка:

      Мой! – И никаких законов:

      Вздох! – И никаких застав:

      Взмах! – И никаких спросонок

      Клятв: все выцелуем в тьмах.

[30: РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 4, л. 38 об.]

      И более «земной» вариант последней строфы в рабочей тетради:

      «Мой! – и о каких наградах

      Рим – когда в руках у рта:

      Жизнь: распахнутая радость

      Поздороваться с утра!»

[31: РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 4, л. 38 об.]

      В Риме Марина Ивановна побывала в 1912 году, во время свадебного путешествия. А. С. Эфрон о дне берлинского приезда отца вспоминала: «Точная дата приезда моего отца в Берлин в памяти не сохранилась. <…> весть, со дня на день ожидавшаяся, застигла Марину врасплох, и мы с ней не просто поехали, а кинулись сломя голову встречать Сережу…». [32: В89, с. 130.] И. В. Кудрова, ссылаясь на надпись Цветаевой на „Разлуке“, пишет, что встреча Цветаевой с С. Я. Эфроном состоялась 7—го. [33: К97. т. 1, с. 14.] Действительно, можно так решить, прочитав:» – Сереже. – Берлин, 7—го нов. июня 1922 г. – День встречи. – Марина». [34: Поэт и время, с. 108.] Вероятнее всего, Цветаева надписала «Разлуку» заранее, на 7—е наметив свидание, состоявшееся позднее. Она так любила эту цифру, так верила в ее могущество! Тетради, стихи, посвящения на книгах Марина Ивановна любила отмечать именно этим днем. Возможно, Ариадна Сергеевна не хотела акцентировать внимание на дате приезда отца, потому что лирика тех дней была вызвана к жизни не отцом, а Геликоном? Поэт не подчиняется

Скачать книгу