Скачать книгу

уклонение от «нормы», творческое ее преображение, посягательство на эстетически забронзовевшее принято называть «новым трепетом», «frisson nouveau». «Новый трепет» Сергея Стратановского спровоцирован его избыточным для поэта интеллектом, щедро выплескиваемым из «громокипящего кубка» на заплеванную прохожим людом мостовую. Юпитера волнует ровно то же самое, что и «человека асфальта». Как ни странно – новость.

      В юности повеявший вешний ветер в пустынном Царскосельском саду, там, «где жить отрадно и не больно» («Я ненавижу лес. Зеленомассой розг…», 1981), не ослабевает в его лучших стихах и впредь:

      Обелиски, колонны…

      Но тихо в аллеях просторных,

      Ветер вешний

      сюда не приносит вестей

      Из Чечни мятежной,

      из ее непокорных ущелий.

(«Ранней зеленкой…», 2000)

      Взятая на эпиграф к этому стихотворению строчка из Ахматовой: «Но в этом парке не слыхали шума…» характерна для сопрягающего времена поэта. Ахматова в «Царскосельской поэме „Русский Трианон“» пишет о трагических событиях начала ХХ века, когда вдалеке от нашей «обители муз» «кровь заливала горло Дарданелл» и «не считали умерших людей». Не считали их и в конце этого века и тысячелетия. Да и в начале следующего – то же самое.

      При всех политических очевидностях стихов Стратановского – автор он политически неангажированный. Но суть той гражданской ситуации, внутри которой мы пребываем, его задевает сильнее многих. Точнее – глубже. В начале нового тысячелетия благодатный «звездный ковер» в его стихах не забыт, сияет, но и подковерная грызня – не унимается:

      Собаки Грозного,

      бесхозные и злые,

      Меж грозненских руин

      зубами рвут погибших,

      Вчерашних королей

      дворов и дискотек.

(1995)

      Вот и все стихотворенье. Запечатленный в нем беззвездный ужас кроется в том, что не различишь, с каких цепей эти собаки сорвались, откуда понабежали – из подворотен города Грозного, с псарен Грозного Ивана?

      Пока вся эта сказка сказывалась, Стратановский начал слагать строчки от имени тех, к кому, по слову Фета, «Тютчев не придет». А если бы и пришел, смягчил бы их сердца? Стал бы вместе со Стратановским сожалеть о, легендарном впрочем, уничтожении святым Стефаном Пермским языческой «прокудливой березы» ради смастеренного из нее православного креста? Какая из потерь суровей? Обидно за зырян. Да и – за славян, позарившихся на «великую книгу», «берестяную, лесную, / животворными буквами полную» («Лесная книга», 2009), – понадобилась, видимо, для представления в Комитет цензуры иностранной, возглавлявшийся некогда самим Тютчевым.

      Читательская и литературоведческая традиция разделяет корпус стихов Тютчева на «политические» и «лирику», отдавая предпочтение второй. Стратановский тютчевского типа «строй вожделенный» водворять не собирается, «ударить в колокол в Царьграде» не жаждет и не считает достойной задачей видеть в слове «царь-освободитель» знак готовности «за русский выступить предел…»[7]. Тютчевым публичным уязвлен, в русле этой уязвленности

Скачать книгу


<p>7</p>

См. стихотворение Тютчева «Славянам» («Привет вам задушевный, братья…», 1867). В нем последняя строчка: «За русский выступит предел…» Что же касается идущего от В. С. Соловьева суждения о всеединстве тютчевской поэзии, то до́лжно, на наш взгляд, учитывать в данном случае не столько даже замеченные философом у поэта «минутные увлечения самым обыкновенным шовинизмом», сколько его вывод: «…судьба России зависит не от Царьграда и чего-нибудь подобного, а от исхода внутренней нравственной борьбы светлого и темного начала в ней самой» (см. его статью «Ф. И. Тютчев», 1896).