Каратель - Беркем аль Атоми Мародер

Скачать книгу

е.

      А, понял. Надо же, как просто.

      Еще сколько-то.

      Значит, если хочешь быть – надо, чтоб стало время. Получается, я хочу быть? Я, кажется, уже был…

      Еще немного. Или много. Там это без разницы – много, немного…

      Выходит, хочу. Че-то темно. Свет.

      И стал свет. И время, и Земля, и Солнце, и крохотный грязный поселок на берегу огромного свинцового озера; и едва различимый запах крови, гари и пороха, долетающий с заката.

      – Эй! Яхья-бабай! Твой вонючий маймун проснулся, ползет! Иди лови его, пока не уполз!

      Выпалив это, сунувшийся в двери пацанчик сморщился и исчез, прихлопнув дребезжащую дверь. Сразу несколько баб, мездривших вонючие шкуры, вскочили и пронзительно заорали ему вслед; им яростно ответили работающие ближе к дверям – в спины здорово несло из сеней, октябрь нынче задался более смахивающим на декабрь, разве что снега все нет. В этой избе проблема «закрыть-оставить приоткрытой» всегда вызывает напряг – дальним от входа невозможно дышать, ближним дует в натянутые поясницы и обветривает руки до сеточки кровавых трещин. Старик в ветхой солдатской шинели поднялся и осторожно пробрался сквозь разгорающуюся перепалку. Было заметно, что он опасается женщин, хотя все очень вежливо давали ему пройти.

      Выйдя на улицу, старик зябко поежился, заворачивая поплотнее старые мослы ветхой рваниной; не поднимая головы, машинально поискал солнце – нету. Давно уже нет солнца, недели две? Больше…

      Когда были русские, по тилявыср нарядная кызым говорила, что «фронт» или «цыклон». Она не понимала, что говорила, и те, кто научил ее так говорить – тоже не понимали, но все равно подучивали красивую кызым произносить пустые слова; урысы почему-то думали, что все знают. При этом не знали совсем ничего, даже самых простых вещей – что те же облака, застилающие солнце ТАК долго, делаются людьми. Нелепо – сами же рассказывали про фронт, и сами разводили руками…

      Старик знал, что такое фронт. Сначала Волховский, потом, уже после госпиталя, следствия и тюрьмы – Четвертый Украинский. Потом еще Салехардский, и перед самым освобождением лагерный опер накрутил еще чирик. Старик не сердился на опера, молодого нервного белоруса, тот закрывал срочное требование по контингенту на Базу-10, очередной фронт старика. Правда, фронтами это звали, лишь насмешливо обозначая масштаб потерь, потери там были действительно почти как на фронте, но жизнь гораздо хуже.

      Фронт – он от людей; что на земле, что на небе. Люди не хотят видеть свою жизнь и заслоняют солнце – вот и все. Если бы люди дружно захотели, солнце вообще перестало бы светить, или, наоборот, светило бы сильнее, или мигало. Но люди не хотят Солнце, они хотят фронт, и он появляется.

      Люди чувствуют, что мир – это война, но не могут понять, что и война – тоже мир, и кидаются в крайность. Мир или война. Да, у Реки всегда два берега, а не один; но главное не берега, а сама Река, которую люди не видят. Главное всегда скрыто.

      Старик шел по пустому поселку, привычно благословляя места, где люди едят, спят и совокупляются с женщинами, легко растворяя в бесконечности завязывающиеся возмущения. Если раньше, когда был стар и силен, он силой задавливал бы их в землю, то сейчас, дряхлым, с краешком тюбетейки, еще торчащим из поглотившей его тело могилы, он ощущает Землю как себя и не хочет делать ей больно. Эта работа больше не требует гробовой тишины в голове, и старик не мешает мыслям тихо струиться, следуя вечной Реке, несущей все в этом мире:

      «Люди могут это делать и могут делать многое другое, но не хотят знать о своей силе. Почему-то слабость кажется им сладкой. Им нравится быть слабыми, нравится быть рабами. Конечно, те великие Знающие, которые называют себя Мастерами, те, которые сделали людей такими для своего удобства – тоже причина, но главное в самих людях. Когда человек не хочет чего-то всем сердцем, то никакой Мастер не сможет ничего изменить. Знание и незнание не главное. Главное – сердце, оно сильнее всего в мире, потому что больше мира; даже сам Тенри только часть сердца любого, самого жалкого и слабого человека…»

      Старик достиг последнего дома поселка. Осталось совсем немного, но как плохо идут ноги, не успевают вовремя подыматься и опускаться… Да, осталось совсем немного, это точно. Сейчас бы посмотреть на солнце и выпить немного его теплого белого золота, но солнца нет, и неоткуда взять силы. А ведь еще заниматься с этим человеком. «Тенри, если ты велел мне забрать его у духов, то дай же и сил… – снова бесстрастно ворчит старик. – Простой силы для тела, чтоб хотя бы вымыть его. Я не мыл его уже два дня, Тенри. Человеку не годится быть грязным».

      Только где Тенри в этом человеке? Он выполз из землянки и лежит в грязи, воняя даже на холоде, и кажется, что мерзлая грязь растаяла под его головой – там, где в единственном глазу углем горит ненависть, не обращенная пока ни на кого конкретно, абстрактная, но от этого еще более жуткая.

      «Вот чего так испугался маленький Рашат, – думает старик, подымая вырубившегося человека с грязной дороги, – Жаль. Он неплохо помогал, взять хотя бы ту же воду». И тут же забывает о мальчишке, которому не суждено принять Знание – старый Яхья дождался.

      До

Скачать книгу