Бледный огонь - Владимир Набоков

Скачать книгу

рифмованной жизни. Я чувствую, что понимаю

      Существование или, по крайней мере,

      Мельчайшую частицу моего существования

      Только через мое искусство,

      Как воплощение упоительных сочетаний;

      И если личная моя вселенная укладывается в правильную строчку,

      То также в строчку должен уложиться стих божественных созвездий,

      И он должен, я думаю, быть ямбом.

      Я думаю, что не без основания я убежден, что жизнь есть после смерти

      И что моя голубка где-то жива, как не без основания

      980 Я убежден, что завтра, в шесть, проснусь

      Двадцать второго июля тысяча девятьсот пятьдесят девятого года,

      И что день будет, верно, погожий;

      Дайте же мне самому поставить этот будильник,

      Зевнуть и вернуть «Стихи» Шейда на их полку.

      Но еще рано ложиться. Солнце доходит

      До двух последних окон старого доктора Саттона.

      Ему, должно быть, – сколько? Восемьдесят? восемьдесят два?

      Он был вдвое старше меня в тот год, что мы женились.

      Где ты? В саду. Я вижу

      990 Часть твоей тени близ карии.

      Где-то мечут подковы. Зиньк, звяк.

      (Как пьяный, прислоняется к фонарному столбу.)

      Темная «Ванесса» с алой перевязью

      Колесит на низком солнце, садится на песок

      И выставляет напоказ чернильно-синие кончики крыльев, крапленые белым.

      И сквозь приливающую тень и отливающий свет,

      Человек, не замечая бабочки, —

      Садовник кого-то из соседей – проходит,

      Толкая пустую тачку вверх по переулку.

      Комментарий

      Строки 1–4: Я был тенью свиристеля, убитого…

      и т. д.

      Образ в этих начальных строках явно относится к птице, разбившейся на полном лету о наружную поверхность оконного стекла, в котором отраженное небо, чуть темнее оттенком, с чуть замедленным облаком, представляет собой иллюзию продолжения пространства. Мы можем вообразить Джона Шейда в раннем отрочестве, наружностью неказистого, но во всех остальных отношениях прекрасно развитого юношу, испытывающим первое эсхатологическое потрясение, поднимая неуверенными пальцами с травы плотное овальное тельце и рассматривая красные, как бы восковые, полоски, украшающие серовато-бурые крылья и изящные рулевые перья, тронутые желтым на концах, ярким, как свежая краска. Когда в последние годы жизни Шейда я имел счастье быть его соседом среди идиллических холмов Нью-Уая (см. Предисловие), я часто видел именно этих птиц, весело питающихся синими, с меловым налетом, ягодами можжевельника, росшего на углу его дома (см. также строки 181–182).

      Мое знакомство с садовыми Aves сначала ограничивалось северноевропейскими видами, но молодой нью-уайский садовник, к которому я проявил интерес (см. примечание к строке 998), научил меня определять по силуэтам целый рой маленьких чужестранок тропического типа и смешные их голоса; и естественно, каждая древесная верхушка намечала пунктирную линию к орнитологическому труду на моем письменном столе, к которому я, бывало, мчался галопом служка в номенклатурном возбуждении. Как трудно было мне приноровить имя «малиновка» к пригородной

Скачать книгу