Скачать книгу

образования[192].

      Таким образом, введение миссионерских предметов в академические учебные планы усилило многопредметность, при этом добавило две новые проблемы: специфика этих предметов не всегда учитывалась при их введении в учебные планы, то есть в образование каждого студента; учебные программы этих предметов не были определены и с трудом совмещали научное исследование и практическую направленность.

      Проблему представляла и исторически сложившаяся и закрепленная Уставом 1814 г. замкнутость духовно-учебной системы и, в частности, духовных академий. Духовные академии были учебными заведениями не только закрытого типа, но и сильно обособленными от других учебных заведений и от общества[193]. При изменениях, произошедших за первую половину XIX в. в русской науке и русском обществе, эта обособленность стала сковывать научную работу, сказывалась на учебном процессе. Решение вопроса о сохранении этой замкнутости или отказе от нее, хотя бы в некоторых отношениях, стало одной из академических проблем. Она имела два аспекта: научно-профессиональный (взаимообмен преподавателями или студентами с другими высшими учебными заведениями) и миссионерско-апологетический (популяризация богословского знания).

      После 1814 г. все вакантные преподавательские должности академии замещали своими выпускниками, практически не приглашая для этого университетских ученых, несмотря на разрешение Устава[194]. Преподаватели-специалисты помогли бы академиям поддержать образовательный уровень по небогословским наукам, но российским университетам самим не хватало в эти годы кандидатов на профессуру. Сказывалась и особенность Устава 1814 г.: конкурс на вакантную должность не объявлялся, кафедру избранному профессору могли предложить лишь осведомленные частные лица. Университетские профессора иногда преподавали в академиях в качестве временных преподавателей, не оставляя своих основных кафедр[195]. Иногда у высшего начальства возникало желание сделать более эффективным преподавание новых языков, для этого приглашали «природных иностранцев»[196].

      Обратная связь, то есть влияние академий на университетское преподавание, осуществлялась в виде замещения университетских кафедр богословия академическими магистрами. Но были случаи приглашения академических выпускников и преподавателей в университеты для преподавания и «университетских» наук, прежде всего философии и русской истории[197]. Но излишняя инициатива в этих внеакадемических занятиях вызывала недовольство духовного руководства[198].

      С развитием науки – а к середине XIX в. это развитие нельзя было не замечать – вставал вопрос о желательности и даже необходимости более широкого контакта академий с другими высшими учебными заведениями. Становилось очевидным, что в стенах академий ограниченным числом академических преподавателей, нельзя поддерживать развитие небогословских наук

Скачать книгу


<p>192</p>

В младшем отделении изучали противомусульманское направление, в старшем – противораскольническое. Преподавание предметов противобуддистского направления было сохранено без дополнительного разрешения высшего начальства. В ходатайствах приводились вполне определенные аргументы: «…если только Церкви нужны профессиональные знатоки восточных языков и миссионеры с реальными знаниями» (курсив мой – С.Н.) Непонимание ректором академии архимандритом Иоанном специфики миссионерского дела и его обострившиеся отношения с корпорацией привели к потере для академии талантливого ученого Н.И. Ильминского, покинувшего академию и перешедшего в местный университет. См.: РГИА. Ф. 796. Оп. 141. Д. 1042. Л. 71–97; Там же. Ф. 802. Оп. 7. Д. 22076. Л. 1-12.

<p>193</p>

Этот порядок академического обучения, принятый как наилучший еще в начале XVIII в., был закреплен реформой 1808–1814 гг. См.: Духовный регламент. Часть вторая. Домы училищные. П. 10–13.

<p>194</p>

Академический Устав 1814 г. позволял принимать на профессорские места лиц «не из духовных», имеющих «диплом на свое достоинство» от российского или известного иностранного университета (§ 28, 29, 31, 32). К образованию первого курса СПбДА, для начала «профессорской» традиции, были привлечены лучшие силы из всех областей наук – например, математик академик С.Е. Гурьев. КДУ имела при этом печальный опыт истории с профессором И. Фесслером, приглашенным в 1810 г. из Львова в СПбДА, преподававшим еврейский язык, философию и церковные древности и вскоре обвиненным в рационализме, пантеизме, идеализме, мистицизме, малосовместимыми с Православием. В связи с этим в 1812 г. КДУ потребовала от Внутреннего правления СПбДА заявления об ответственности за иностранных профессоров, служащих при академии. См.: ОР РНБ. Ф. 574. Оп. 1. Д. 304. Л. 1-10; Чистович. История СПбДА. С. 193–220; Чистович И.А. Руководящие деятели духовного просвещения в России в первой половине XIX в. Комиссия Духовных Училищ. СПб., 1894. С. 48–52; Котович А. Духовная цензура в России. СПб., 1909. С. 93–96; Шпет Г.Г. Очерк развития русской философии // Сочинения. М., 1989. С. 170–171.

<p>195</p>

Так к 1867 г. на историко-филологических факультетах шести русских университетов было 34 незамещенных профессорских кафедр из общего числа 66, положенных по штату. В 1843–1853 гг. преподавал в СПбДА философию профессор Санкт-Петербургского университета и директор Ларинской гимназии А.А. Фишер, получивший образование в Кремсмюнстерском иезуитском лицее и Венском университете. С 1858 г. преподавал там же еврейский язык профессор Санкт-Петербургского университета, доктор еврейской словесности Д.В. Хвольсон. В КазДА в 1845 г. преподавали арабский с татарским и монгольский с калмыцким языки университетские профессора А.К. Казем-Бек и А.В. Попов, а естествознание и медицину – профессора П.И. Вагнер и Н.А. Скандовский (он был и врачом академии), в 1865 г. – славянскую палеографию – профессор В.И. Григорович. См.: Знаменский. История КазДА. Вып. 2. С. 7–8, 328, 143–159, 383–387.

<p>196</p>

В СПбДА в 1844–1857 гг. преподавал французский язык К. де Шамиллон, в 1856 г. английский – Г. Бишону. См.: Чистович. История СПбДА. С. 62.

<p>197</p>

Такая помощь была оказана Киевскому университету при его образовании: с 1833 г. там преподавали философские науки профессора КДА О.М. Новицкий, П.С. Авсенев (в монашестве Феофан), С.С. Гогоцкий, В.П. Чехович. В начале 1860-х гг., при возобновлении университетских кафедр философии, на них пригласили академических философов: в Московский университет перешел профессор КДА П.Д. Юркевич – «единственный в России», кто оказался достаточно подготовленным, чтобы занять без предварительной заграничной командировки университетскую кафедру после «философской амнистии; в Казанский – М.М. Троицкий, магистр КДА. Для Петербургского университета министр народного просвещения граф Е.В. Путятин просил профессора философии МДА В.Д. Кудрявцева, но этому воспротивился святитель Филарет (Дроздов), и Кудрявцев остался в академии. См.: Малышевский. Указ. соч. С. 103–110; Переписка святителя Филарета и министра народного просвещения Путятина // РГИА. Ф. 832. Оп. 1. Д. 91. Л. 10–13 об.; Шпет Г.Г. Очерк истории философии в России // Шпет Г.Г. Сочинения. С.48.

<p>198</p>

Святитель Филарет (Дроздов), узнав в 1861 г. об университетских лекциях бакалавра КазДА А.П. Щапова, настаивал на подробном расследовании, «по чьему разрешению читает исторические лекции в университете (чего Устав без особого разрешения не допускает), наблюдал ли ректор, по своей обязанности, с какою основательностию и в каком духе читаны были сии лекции..?» Святитель Филарет имел в виду § 41 Устава 1814 г., запрещающий преподавателям духовных школ принимать на себя посторонние обязанности «без ведома местного училищного начальства». См.: Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. V Ч. 1. С. 57.