LITMIR.BIZ

      Примстились

                    свечи в тесной горнице

      с оконцами в дремучий сад,

      где оправляют крылья горлицы

      и гулят с отпеванием в лад.

      И запах издали доносится

      окровавленного свинца

      и пота с ворса переносицы

      печоринского жеребца.

      Мы земляки не только с самою

      родимой Волгой и Окой

      с их гаснущею амальгамою,

      но вот – и с южнорусской драмою,

      её оборванной строкой.

      Присовокупь сюда и звёздные

      пространства на излёте тьмы

      с их обещаньями негрозными,

      что скоро будем вместе мы.

      С ней как-то связана в подробностях

      та в отчем доме в давний день,

      считай, во всех стеклянных ёмкостях

      густая белая сирень…

      За всё, последний друг единственный,

      что с детства знаем наизусть,

      за свет из наших книг таинственный

      я беспокоюсь и страшусь:

      сумею вспомнить ли обширную

      в совсем-совсем другом краю

      земную враз и неотмирную

      былую родину свою?

      Прощай, дорогая, настала пора расставанья,

      змеиных разводов лепнины вокруг потолка,

      душ неискушённых, неутолённых желаний

      и розовых пятен на пальцах цветного мелка.

      С той самой весны

                               я тебя и запомнил такою:

      из чёрного сада под горку скользила тропа

      – к лохматому льду, проходившему по-над рекою,

      и падала щедро на нас соляная крупа.

      …В мещанском квартале погибших домов деревянных

      доныне гуляют в прохладном покое удач

      два голубя тучных, бродяжка с серьгой оловянной,

      с растительным маслом в причёске проезжий силач.

      Ты слышишь,

                     ты слышишь – то нас призывают с тобою.

      Своё промолчала ты, я своё отголосил.

      И радужит воздух над коркою берестяною,

      ещё догорая в расщелинах бурых осин.

      В апрельских ветрах мы на днях растворимся с тобою,

      когда забулдыга, на вешнее солнце кривясь

      и снежную влагу с тропы загребая полою,

      проглотит слюну и почует в себе ипостась.

      Да, мы отлучимся, но после своё наверстаем,

      неся над землёю в ответ шелестящую весть:

      ограбленный дед мой в снегах ярославских окраин

      простил

                и дозволил всей живности снова расцвесть.

      Бабьего лета отеческий лик.

      Штрифель в холщовом кармане.

      Красно-зелёный кленовый плавник

      поутру выплыл в тумане.

      Нищий сидит у церковных ворот

      к мелу спиной, подбородком вперёд.

      Видят

Скачать книгу