ТОП просматриваемых книг сайта:
Патриот. Жестокий роман о национальной идее. Алексей Колышевский
Читать онлайн.Название Патриот. Жестокий роман о национальной идее
Год выпуска 2008
isbn 978-5-699-25993-9
Автор произведения Алексей Колышевский
Часть I
На службе Его Величества
Пролог
Свет…
Свет бывает разным: иногда это мягкий полумрак спальни, где умирают от счастья двое, иногда это приятно-болезненное солнце, от которого невозможно, да и не хочется прятаться – ведь такой свет большая редкость в Москве. Но этот свет не был похож на что-то из памяти. На что-то, с чем можно было бы сравнить его. Он шел откуда-то изнутри того, что находилось впереди, и невозможно было понять происхождение его источника. Казалось, что вот-вот, и он откроется, станет виден внутреннему зрению, но в то же время рассудок, уцелевшие остатки которого в ужасе сжались сейчас в один жалкий шарик, рассудок, что был вдребезги разбит маленьким твердым предметом и, словно крошечный метеорит, летящий с невероятной скоростью, пробив обшивку космического корабля, лишил его обитателей воздуха, – рассудок возродил сам себя. Заставив собраться вместе уцелевшие частички. И сейчас то, что вновь могло чувствовать, то, что называется у кого-то душой, всеми силами не хотело узнать: что же это за место, которое излучает столь необычный и пугающий, непостижимый свет. Свет, к ядру которого вел черный, с гладкими стенками тоннель.
Затем тоннель стал расширяться, прямота его трубы исчезла. Она извивалась словно гигантская змея, и то в одном, то в другом месте тело этой змеи вздувалось, готовое вот-вот лопнуть. Всякое движение по тоннелю прекратилось. Свет впереди не потух, а, наоборот, стал еще сильнее, и вдруг после очередного, самого болезненного и резкого спазма стенки тоннеля исчезли. Тело змеи распалось изнутри, и вот уже не осталось ничего, что ограничивало бы свет. Он бил отовсюду, и он был везде. Лишь поменял свою пугающую ожидаемость на наступивший и оттого уже не страшный абсолют.
Свет был везде, и вначале ему казалось, что он повис в этом свете словно в невесомости. Спина не чувствовала твердости стола, руки ничего не ощущали, глаза не могли показать то, что они видели. И вот откуда-то, из этого обволакивающего света появилась голова в белом, как у пекаря, колпаке. Впрочем, сразу стало понятно, что голова принадлежит не пекарю, ибо единственное, что позволяло опознать голову как таковую, были ее глаза: чуть по-доброму насмешливые, но оттого приятные и позволяющие на что-то надеяться. Все остальное скрывалось под марлевой белой повязкой. Такие повязки носят представители многих профессий, но именно эта повязка могла принадлежать только врачу.
– Так-так-так, – удовлетворенно прозвучало из-под маски, – вот мы уже и глазки открыли, вот и славно. Значит, шок прошел, значит, мы с ним справились. А глазки-то у нас со-о-всем ничего не понимают, да? Ну, ничего. Мы тебя починим, и глазки тоже, того, заработают… – Добрая голова куда-то нырнула, и вновь он оказался один в этом море света. Затем вдруг откуда-то сбоку произнесли голосом похожим на голос головы:
– Где там носит УЗИ? Я должен тут вприсядку сплясать, что ли, для того чтобы они со своей всезнайкой вовремя являлись? Что? Уже пришли? Ну, вот и славно. Давайте-ка мне снимки. Так-так… Все как я и думал. Ну что ж… Поехали? Мотор!
«Почему он сказал «мотор»? При чем тут мотор? Кто же так говорит? Кажется, режиссер на съемочной площадке. Но при чем тут режиссер и кино? Не бывает режиссеров в колпаках и масках».
– Анестезия!
– Я!
– Маску ему.
– Есть.
«Что это? Хорошо-то как… Уплываю. Только бы куда-нибудь подальше от этого света. Уплыть так, чтобы никогда его больше не видеть».
Люди в колпаках, масках и белых халатах боролись за его жизнь долгих восемь часов. Тот самый маленький метеорит, разбивший душу на крошечные части, засел глубоко в теле и никак не хотел покинуть своего места. Торговался. Собирался зацепиться хоть за что-нибудь, но его все же вытащили.
Хирург отделения неотложной хирургии института Склифосовского, умница и виртуоз Павел Мечников аккуратно положил пулю на застеленное марлей дно эмалированной посудины, удовлетворенно хмыкнув:
– Сорок пятая моя. Прямо юбилейная!
– Вы гений, Павел Константинович, – прощебетала в ответ сохнущая по хирургу медсестра Оленька и покраснела.
– Вы, Оленька, не краснейте, вам не идет. Что, в самом деле, за проявления женственности во время операции. Пять лет наблюдаете, как людей режут, а все как будто девочка с первого курса. Лучше скажите, как там больной?
– Все в порядке: пульс в норме, давление поднимается до нормального показателя.
– Ну, раз так, то будет жить. Да… Всякое видел, но чтобы выжить после такого ранения… Впрочем, еще раз убеждаешься, что медицина наука неточная, и слава богу! Ведь умереть должен был по всем правилам. С таким подарком, – он кивнул в сторону пули, – отправляются куда подальше.