Скачать книгу

и Оле, —

      ему уже некуда деться.

      Каждое слово,

      даже шутка,

      которые изрыгает обгорающим ртом он,

      выбрасывается, как голая проститутка

      из горящего публичного дома.

      Люди нюхают —

      запахло жареным!

      Нагнали каких-то.

      Блестящие!

      В касках!

      Нельзя сапожища!

      Скажите пожарным:

      на сердце горящее лезут в ласках.

      Я сам.

      Глаза наслезненные бочками выкачу.

      Дайте о ребра опереться.

      Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!

      Рухнули.

      Не выскочишь из сердца!

      На лице обгорающем

      из трещины губ

      обугленный поцелуишко броситься вырос.

      Мама!

      Петь не могу.

      У церковки сердца занимается клирос!

      Обгорелые фигурки слов и чисел

      из черепа,

      как дети из горящего здания.

      Так страх

      схватиться за небо

      высил

      горящие руки «Лузитании».

      Трясущимся людям

      в квартирное тихо

      стоглазое зарево рвется с пристани.

      Крик последний, —

      ты хоть

      о том, что горю, в столетия выстони!

2

      Славьте меня!

      Я великим не чета.

      Я над всем, что сделано,

      ставлю «nihil»[1].

      Никогда

      ничего не хочу читать.

      Книги?

      Что книги!

      Я раньше думал —

      книги делаются так:

      пришел поэт,

      легко разжал уста,

      и сразу запел вдохновенный простак —

      пожалуйста!

      А оказывается —

      прежде чем начнет петься,

      долго ходят, размозолев от брожения,

      и тихо барахтается в тине сердца

      глупая вобла воображения.

      Пока выкипячивают, рифмами пиликая,

      из любвей и соловьев какое-то варево,

      улица корчится безъязыкая —

      ей нечем кричать и разговаривать.

      Городов вавилонские башни,

      возгордясь, возносим снова,

      а бог

      города на пашни

      рушит,

      мешая слово.

      Улица муку молча перла.

      Крик торчком стоял из глотки.

      Топорщились, застрявшие поперек горла,

      пухлые taxi и костлявые пролетки

      грудь испешеходили.

      Чахотки площе.

      Город дорогу мраком запер.

      И когда —

      все-таки! —

      выхаркнула давку на площадь,

      спихнув наступившую на горло паперть,

      думалось:

      в хорах архангелова хорала

      бог, ограбленный, идет карать!

      А улица присела и заорала:

      «Идемте жрать!»

      Гримируют городу Круппы и Круппики

      грозящих бровей морщь,

      а во рту

      умерших слов разлагаются трупики,

      только два живут, жирея —

      «сволочь»

      и еще какое-то,

      кажется, «борщ».

      Поэты,

      размокшие в плаче и всхлипе,

      бросились от улицы, ероша

Скачать книгу


<p>1</p>

Nihil (лат.) – ничто