LITMIR.BIZ

Скачать книгу

душе не сродно ль изменяться?

      Она мягка как воск, как зеркало ясна,

      И вся Природа в ней с оттенками видна.

      Нельзя ей для тебя единою казаться

      В разнообразии естественных чудес.

      Взгляни на светлый пруд, едва-едва струимый

      Дыханьем ветерка: в сию минуту зримы

      В нем яркий Фебов свет, чистейший свод небес

      И дерзостный орел, горе один парящий;

      Кудрявые верхи развесистых древес;

      В сени их пастушок с овечкою стоящий;

      На ветви голубок с подружкою своей

      (Он дремлет, под крыло головку спрятав к ней) –

      Еще минута… вдруг иное представленье:

      Сокрыли облака в кристалле Фебов зрак;

      Там стелется один волнистый, сизый мрак.

      В душе любимца муз такое ж измененье

      Бывает каждый час; что видит, то поет,

      И всем умея быть, всем быть перестает.

      Далее Карамзин представляет изменчивый лик поэта, который с равным энтузиазмом воспевает сельскую идиллию и успехи просвещения, безнадежный стоицизм и чувствительную слабость, героизм и его тщету, счастье любви и ее горести, дабы резюмировать: «Противоречий сих в порок не должно ставить». Не должно, ибо такова природа поэта, чье дело «выражать оттенки разных чувств», «не решить, но трогать и забавить». «Протеизм» извинителен и, пожалуй, приятен, но вместе с тем глубоко сомнителен. Несколькими годами раньше, в игровой сказке «Илья Муромец», Карамзин восклицал:

      Ах! не все нам горькой истиной

      мучить томные сердца свои!

      ах! не все нам реки слезные

      лить о бедствиях существенных!

      На минуту позабудемся

      в чародействе красных вымыслов!

      ‹…›

      Ложь, Неправда, призрак истины!

      будь теперь моей богинею…

      Неравная себе, переливающаяся всеми цветами радуги, обольстительная и условная Поэзия, в сущности, лжива, она может увести на миг из мира «бедствий существенных», но воспринимать ее всерьез нельзя.

      Пройдет три десятилетия, и «протеизм» предстанет не только сутью поэзии, но и залогом ее величия – Протеем (тем самым античным божеством, которое у Карамзина воплощало поэтическую ложь) Гнедич назовет Пушкина, а тот откликнется посланием-манифестом «С Гомером долго ты беседовал один…»:

      Ты любишь гром небес, но также внемлешь ты

      Жужжанью пчел над розой алой.

      Таков прямой поэт. Он сетует душой

      На пышных играх Мельпомены

      И улыбается забаве площадной

      И вольности лубочной сцены.

      То Рим его зовет, то гордый Илион,

      То скалы старца Оссиана,

      И с дивной легкостью меж тем летает он

      Вослед Бовы и Еруслана.

      От такого «протеизма» совсем недалеко до «всемирной отзывчивости». Но не менее важно, что он накрепко связан с идеей автономии, самодостаточности поэзии, цель которой (по известному письму

Скачать книгу