LITMIR.BIZ

      Я принимал их лишь полуповинно,

      тех, кто меня наказывал, дразня.

      Моих стихов, наверно, половину

      писали наказанья за меня!

      В Париже пишут, будто на Кавказ

      был сослан я, как Лермонтов, как Пушкин,

      а я в стране грузин, красиво пьющих,

      пил хванчкару, как мой солдатский квас.

      Я полюбил поющих труб металл,

      и чистоту оружия и коек,

      и даже дисциплину, против коей

      предубежденьем некогда блистал.

      Я полюбил солдат. Не без стыда

      я думал, что писал о них нечасто,

      и полюбил высокое начальство,

      чего не мог представить никогда.

      Поэзия и армия равны

      по ощущенью долга и устава —

      ведь на границах совести страны

      поэзия всегда погранзастава.

      Мне, право, подозрителен тот фрукт,

      который, заявляя, что он воин,

      из формулы «поэт-солдат» усвоил

      не честь солдата – фридриховский фрунт.

      Но так же мне сомнителен поэт,

      когда он весь разболтан и расхристан

      и ни армейской выправки в нем нет,

      ни мужества армейского, ни риска…

      Ко мне подходят с грохотом слова,

      как будто эшелоны новобранцев.

      В них надо хорошенько разобраться,

      до самой глубины к ним подобраться

      и преподать основы мастерства.

      Но часто, вроде опытный солдат,

      себя я ощущаю неумелым,

      когда в строю разбродном, онемелом

      слова с узлами штатскими стоят.

      Как важно, чтобы в миг той немоты

      за сильного тебя хоть кто-то принял,

      от широты своей душевной придал

      тебе значенье большее, чем ты.

      Полковник мне значенье придавал.

      Совсем смущенно он сказал: «Имею,

      Евгений Александрович, идею —

      на Пушкинский подняться перевал».

      …Была зарей навьючена Кура.

      Хинкальные – клубились, бились листья,

      и церкви плыли в мареве, когда

      мы выехали утром из Тбилиси.

      Пошли деревни. Любопытство, страх

      в глазенках несмышленышей чернели.

      Блестя, сосульки Грузии – чурчхелы

      на ниточках висели во дворах.

      Пузатые кувшины по бокам

      просили их похлопать – ну хоть разик! —

      но, вежливо сигналя ишакам,

      упрямей ишака трусил наш «газик».

      А солнце все вздымалось в синеву,

      а Грузия лилась, не прерывалась,

      и, как трава вливается в траву

      и как строфа вливается в строфу,

      в Армению она переливалась.

      Все стало строже – и на цвет и вес.

      Мы поднимались к небу по спирали,

      и, словно четки белые, – овец

      кривые пальцы скал перебирали.

      И облака, покойны и тихи,

      взирая на долинный мир высотно,

      сидели на снегу, как пастухи,

      и, как лаваш, разламывали солнце.

      Полковник будто тайну поверял,

      скрывая

Скачать книгу