LITMIR.BIZ

Скачать книгу

о существовали, мы могли бы встать рядом и вместе свериться с телескопом.

      Я нумерую, привожу в порядок и раскладываю по полочкам. Я говорю: «Любовей было три». Сегодня мне столько же лет, сколько было отцу во время моего рождения. Сорок восемь. Моей матери было двадцать семь, а выглядела она тогда и старше, и младше собственного возраста.

      Не знаю, какая из трех любовей случилась первой, но начну с той, что пришла к моим отцу и матери в 1965 году и которая закончилась, когда я была настолько мала, что любви этой не запомнила.

      Я видела фотографии, и читала письма, и слышала, как они рассказывают о времени, когда были вместе, и слушала, как другие рассказывают, но на самом деле о жизни других людей невозможно знать многого, особенно о жизни родителей, и уж точно невозможно, если родители вознамерились превратить свою жизнь в истории и взахлеб рассказывают их, не заботясь о том, что именно там правда, а что – нет.

      Вторая любовь – продолжение первой, в ней говорится о двух влюбленных, ставших родителями, и о девочке – их дочке. Я беззаветно любила мать и отца, я принимала их такими, какими они были, как порой мы принимаем времена года, или смену дня и ночи, или время. Мои родители были как день и ночь: когда заканчивался один, начинался другой. Я была ее ребенком и его ребенком, но, учитывая, что им обоим тоже хотелось оставаться детьми, это бывало сложновато. И еще кое-что. Я была его ребенком и ее ребенком, но не их ребенком, нас троих не существовало. Я перебираю ворох лежащих передо мной на столе фотографий и не нахожу ни единой, где мы сняты вместе. Она, он и я.

      Этого сочетания не существует.

      Мне как можно скорее хотелось вырасти, мне не нравилось быть ребенком, я боялась других детей, их изощренности, их непредсказуемости, их игр, и чтобы расправиться с собственной детскостью, я представляла, как распадаюсь на множество мелких человечков, превращаюсь в целое войско лилипутов. Мы сильные. Мы маленькие, но нас много, я распадаюсь на них и перехожу от одного к другому, от отца к матери, от матери к отцу. У меня много глаз и много ушей, я – множество мелких фигурок, множество тоненьких голосков и бесчисленный набор движений.

      Третья любовь. Место. Хаммарс, или Дьяупадал, как оно издавна называлось. Это было его место, не ее, ни одной из его женщин оно не принадлежало, никому из детей и внуков. На миг мне казалось, будто мы свои там, будто это наше место. Если у каждого действительно есть только одно место – пускай это и не так, но уж если так, то это было мое место, по крайней мере более мое, чем данное мне имя. Живя в Хаммарсе, я не чувствовала напряжения, а жить, заточенной в имя, тяжело. Я узнавала запах воздуха, и моря, и камней, и узнавала, как горбятся под ветром сосны.

      Давать имя. Давать, и брать, и носить его, и жить, и умирать с именем. Мне хотелось бы написать книгу без имени. Или ту, у которой сразу много имен. Или книгу, в которой все имена такие обычные, что их сразу же забываешь, или такие одинаковые, что их не отличишь друг от дружки. Мои родители дали мне (после долгих раздумий) имя, однако мне оно никогда не нравилось. В этом имени я не узнаю себя. Когда кто-то окликает меня по имени, я теряюсь, будто забыла одеться и обнаружила это, лишь оказавшись на людях.

      Осенью 2006 года произошло нечто, о чем я впоследствии думала как о затмении. Астроном Аглаоника, или, как ее еще называют, Аганис Фессалийская, жила задолго до появления телескопа, однако умела предсказывать лунные затмения.

      «Я могу заставить луну исчезнуть», – говорила она.

      Она знала, куда идти и где встать. Знала, что произойдет и когда. Она протягивала руки к небу, и небо темнело.

      В «Советах невесте и жениху» Плутарх предостерегает против таких колдуний – так он называет Аглаонику – и советует новоиспеченным женам читать, учиться и узнавать новое. Женщина, осведомленная в геометрии, пишет он, не будет испытывать потребности в танцах. Женщина начитанная не склонна к глупостям. Разумная женщина, знакомая с астрономией, лишь рассмеется, когда другая женщина расскажет ей, будто умеет управлять луной.

      Время жизни Аглаоники точно неизвестно. Единственное, о чем мы знаем и что признавал даже Плутарх, как бы презрительно он о ней ни отзывался, это что она умела точно предсказывать время и место лунных затмений.

      Где стоять, я помню, но способностью предсказывать не обладаю. Мой отец был человеком пунктуальным. Когда я была маленькой, он открывал стоявшие в гостиной дедовы часы и показывал мне их содержимое. Маятник. Гири. От себя и других он требовал пунктуальности.

      Осенью 2006-го жить ему оставалось примерно год, но я этого не знала. Он тоже. Я стояла перед выбеленным сеновалом с ржаво-красной дверью и ждала его. Для съемок фильма сеновал перестроили, а вокруг тянулись поля и каменные заборчики и стояло несколько домов. Неподалеку расположен заболоченный лес Дэмба, обиталище всевозможных птиц: выпей, журавлей, цапель, кроншнепов.

      Мы собирались посмотреть кино. Мы с отцом смотрели кино каждый день, кроме воскресенья. Я пытаюсь вспомнить, какой фильм мы хотели посмотреть в тот день. Возможно, «Орфея» Жана Кокто с его вязкими снами-фантазиями. Нет, не помню.

      «Моя работа над фильмом, – писал Жан

Скачать книгу