LITMIR.BIZ

Скачать книгу

был возможен и какой-то иной, невероятно счастливый исход из романного «лабиринта», подобный финалам «Повестей Белкина», в особенности тех, что заканчиваются любовными объяснениями, – «Барышня-крестьянка» и «Метель».

      В первой забавная интрига, которую вела переодевавшаяся в крестьянку барышня, завершается тем, что заблуждавшийся юный герой застает ее со своим письмом в руках и со счастливыми восклицаниями целует ей руки. «Читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку», – так Пушкин заканчивает эту повесть (здесь, в отличие от ЕО, дальнейшее вполне очевидно).

      В «Метели» непреодолимая преграда между влюбленными исчезает, как сон, и оказывается, что они – потерявшие когда-то друг друга муж и жена:

      – Боже мой, Боже мой! – сказала Марья Гавриловна, схватив его руку; – так это были вы! И вы не узнаете меня?

      Бурмин побледнел…и бросился к ее ногам…

      В рукописи «Метели», рядом с этими заключительными строками, Пушкин сделал пометку: «19 октября сожжена X песнь». Считается, что он имел в виду так называемую «десятую главу» ЕО, где речь идет о декабристах. Ее отдельные строфы (начальные четверостишия) сохранились в зашифрованном виде. Возможно, эти строфы предназначались для главы о путешествии Онегина (до второй встречи с Татьяной), не исключено, что вообще не относятся к роману (имен героев в них нет), а возможно, это действительно фрагменты его продолжения, рассказа о дальнейшей судьбе Онегина. Есть свидетельство современника, что Пушкин во время своего кавказского путешествия в 1829 г. рассказывал о замысле, по которому «Онегин должен был или погибнуть на Кавказе, или попасть в число декабристов»[49]. Этот замысел можно понять как намерение показать возрождение Онегина для новой жизни, но тут же ее оборвать (что-то вроде отсроченного, но неминуемого возмездия). Как бы то ни было, осенью 1830 г. Пушкин от этого замысла отказался, и роман получил открытый финал, позволяющий читателям фантазировать, а исследователям – выдвигать гипотезы.

      Что касается Татьяны, то ее возможное будущее отразилось в другом болдинском сочинении – поэме «Домик в Коломне». Это первое произведение Пушкина, написанное октавами, твердой строфической формой итальянской поэзии (о «Торкватовых октавах» и Италии шла речь в первой главе ЕО – строфы XLVIII–XLIX). Сюжет этой шуточной поэмы никак не касается Татьяны, но в ней есть печальное авторское отступление о некоей гордой петербургской графине, заставляющее вспомнить о Татьяне восьмой главы – втайне несчастной «равнодушной княгине»:

      …рафиня…(звали как, не помню, право)

      Она была богата, молода;

      Входила в церковь с шумом, величаво;

      Молилась гордо (где была горда!).

      Бывало, грешен! всё гляжу направо,

      Всё на нее…

      ‹…

      Она казалась хладный идеал

      Тщеславия. Его б вы в ней узнали;

      Но сквозь надменность эту я читал

      Иную повесть: долгие печали,

      Смиренье

Скачать книгу