LITMIR.BIZ

      В России склочнику живется слаще всех.

      От куманька сего не ожидай подарков.

      Терпенье долгое – почти всегда успех,

      но думать не моги, – уступит ли Огарков.

      …Всё сорвалось. Москва опять подымет вой,

      да только хоть стращай пожаром, хоть потопом,

      ни хлеб с ножа, ни меч над дурьей головой

      мунгала гордого не сделают холопом.

      А дьяк такой второй: шлет жалобы в приказ, —

      мол, этот сучий сын, а этот тож собака;

      знать, ябеды плодить в пятидесятый раз —

      уменье главное, да и призванье дьяка.

      Тебя – или себя – он точно вгонит в гроб;

      с ним просто говорить, не то, что спорить, тяжко:

      тут не подействуют ни розга, ни ослоп:

      иль ты не ведаешь, с кем ты связался, Яшка?

      Пять лет всего, как с ним наплакалась мордва,

      там до сих пор клянут Огаркова Дружину.

      Что ни скажи ему, ответишь за слова,

      и сколь ни дергайся – не упредишь вражину.

      Конечно, уповать на честь и верность зря

      у повелителей конюшен и свинарен,

      да кто же виноват, что шерть Алтын-царя

      не стоит зипуна, что был ему подарен?

      И так-то пакостно, а тут домашний кат

      грозит расправою и обвиненьем ложным!

      И, право, стоило ль в вино бросать дукат —

      и чашу на троих пить с тем царем ничтожным?

      …Зазнайка мерзостный, да шел бы ты к свиньям,

      как раз ты среди них сойдешь за домочадца!

      В Москве-то помнит всяк: боярским сыновьям

      письму и чтению не нужно обучаться.

      Ругаться на козла – лишь воздух сотрясать,

      и сколько ни лупи, – лишь пальцы онемеют:

      сажай его в острог, – да он горазд писать,

      хоть бей, а хоть не бей, – да он читать умеет!

      И есть один лишь путь, чтоб сгинула беда:

      ни сердца, ни души бесплодно не уродуй,

      но расхвали его: глядишь, и навсегда

      его на Вологду поставят воеводой!

      Кукушкиным яйцом сей вылуплен птенец.

      Не оскорби его ни мыслью, ни словесно!

      Не ведает никто, кем был его отец,

      а вот кто мать его, – так это всем известно.

      И сколько радости, хоть это и пустяк,

      с его головушкой проститься забубённой,

      увидя вдалеке, что окаянный дьяк

      идет не к Вологде, а к матери согбённой.